У нее были эбеновые волосы, белая кожа, алые губы.
Она была из другой сказки.
Одни дети звали ее Sneewittchen, другие – Белоснежка; Митенька когда-то слышал о Белой Ведьме… Неважно – подол ударил колоколом, взвились белые ноги, впиваясь в его бока. Появился путь, и четыре копыта ударили в чужую землю; все в этих краях было чужое, только Белая Ведьма – своя.
Эбеновые волосы падали ему на шею. Алые губы молчали за его ухом.
Но она говорила – ее присутствие было движением и смыслом.
Это была только их сказка, пока они не выбрались к дому.
Дом вырос в самом центре страны посреди безлюдного пространства и холода. Здесь всегда была зима, и Митенька этому не удивился. Белая Ведьма обязана жить в таком месте. В одиноком доме посреди пустоши должны были жить и люди, но людьми здесь не пахло. Рядом с домом была высокая изгородь, а за домом коптила труба котельной. Она направила его за ограду, спрыгнула, стоило ему войти, и заперла за собой.
Белая Ведьма ушла не оглянувшись.
Вместо нее на Митеньку иногда приходили поглазеть сотрудники.
Порой за ним наблюдала чудовищная птица, парящая в небесах в оцепенелые дни. Кормил Митеньку местный пекарь – безразличный ко всему белоголовый великан. Он подносил хлеб забвения, от которого Митенька делался вялым и свыкался со своим положением.
Белая Ведьма теперь выходила из дома, чтобы приворожить других зверей. Легкая поступь, следы на снегу, стройная фигура в платье, а сверху домашний трогательный свитер крупной вязки… Она протягивала руку к лесу ладонью вверх. От ее зова не было защиты: к дому выходили лоси и волки, рыси и медведи, глухари и куропатки… Белая Ведьма всех приглашала в дом, на кухню. Звери покорно топали по ступеням бокового крыльца. Там она пускала им кровь, подвешивала над тазами, потрошила тушки, резала мясо, жарила и варила.
Это требовалось, чтобы накормить сотрудников и прочий ресурс.
Митеньку нельзя было кушать, потому что он – единственный в своем роде. Среди людей ему не место; фотоловушки в заповедниках запечатлеют его и только взбаламутят человеческий ум, а в НИИ его не поймут. Умереть ему не дадут, но и жить вольно – тоже.
Хорошо, что есть такой дом.
В дом приводят таких, как Митенька.
Любовь его стала томлением, потом – тревогой и маетой. Позже он понял, что снова находится в аду.