Она появлялась пару раз в неделю. От нее исходил зов к другим зверям, но никогда больше она не обращалась к Митеньке, не смотрела на него, сколько бы он ни бил копытом, ни бил в грудь, ни пытался ломать изгородь, ни стоял к ней задом, изображая презрение, ни ревел на всю округу.
Даже пекарь, что кормил его хлебами… Однажды Митенька вознамерился убить пекаря – лишь бы сделать хоть что-нибудь. Когда великан отпер калитку, Митенька ударил его в грудь. Любой смертный муж не пережил бы этого… Но пекарь лишь упал, потом поднялся, обернул хлеб полотенцем, собрал обратно на жостовский поднос, пошел в дом, и хлопья снега спадали с его косоворотки и льняных штанин. Митенька так и не убежал. Больше он не мог ничего.
Зима стерла время.
Белое выжгло глаза.
Но ничто на земле не проходит бесследно. И Митеньку скрыть от людей все же не вышло. Ад Митеньки стал сном о прошлой жизни и ослепительной любви, сон полетел ветром и туманом, вечной сыростью, шорохом и тенью – во все концы света.
И приснился одному молодому человеку из большого города.
* * *
Мутное утро Петербурга разгуделось машинами.
Ранние пешеходы давно утрамбовали ночной легкий снег, у метро он превратился в жижу. Первые этажи новостроек в Озерках с их кофейнями и пекарнями горели посадочной полосой для сонных питерцев. Ударная волна гриппа никак не повлияла на уличное движение. Пробки поднялись до семи баллов. Люди толкались задолго до входа в вестибюль.
Уже день с трудом вступал в свои права, не отличаясь от утра: солнце не показывалось неделю. Свят дремал в беспрерывной тревоге, проснулся сам для себя незаметно. Светил неопределенный кусок облачности из незашторенных окон. Белое одеяло лежало на Святе толстым слоем снега.
«Начало – трудная пора». – И Свят заставил себя подняться, хотя бы чтоб дойти до айфона.
За спиной его, над кроватью, горело люминофором кредо (Вика подарила и повесила):
Искать, добыть красоту – и поделиться.
Сонный молодой фотограф на ищущего красоты еще не походил.
Вид из спальни съемной однокомнатной квартиры открывался на новый жилой комплекс на проспекте Луначарского – в форме восьмерки. Дом этот за годы студенчества (спасибо родителям, обеспечили жильем и деньгами, но со второго курса Свят сам зарабатывал, фотоаппаратом) он до дыр зафотографировал во все сезоны в закатах, рассветах и громах с молниями.