– Прошение, – прошелестела девушка-палач бескровными губами.
На этом листке был напечатан смертный приговор для государева человека.
Только об одном мечтает Столыпин в этот момент – уйти в отставку, не видеть безумия, не участвовать, не принимать решения. Но не может этого сделать, потому что все рычаги управления ситуацией в его руках.
И он снова и снова безоружным идет в гущу толпы, разнимает левых и правых, правых и виноватых, и толпа стихает, а люди, левые и правые, и те, и другие – живые – возвращаются домой.
Он идет исполнять свой долг гражданина и государственного человека с таким же спокойствием, как некогда мальчишкой стоял перед заядлым бретером у барьера, исполняя долг дворянской чести.
Он смотрит в дуло пистолета и говорит: «Ну что ж, стреляй!» И несостоявшийся преступник опускает пистолет. Он говорит потенциальному бандиту: «Подержи шинель», и зачинщик беспорядков в растерянности подхватывает дорогое сукно.
Ничто не вечно, и в конце концов волна революционного террора начала спадать.
Казалось, еще немного и можно будет спокойно уйти на покой. Но именно в этот момент Столыпина вызвал к себе Николай II.
* * *
«Я – министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет», – так ощущал себя Петр Аркадьевич в начале пути, который сторонним наблюдателям мог показаться невероятным карьерным взлетом.
После изнурительной борьбы с революцией в Саратовской губернии снова борьба, снова уговоры, попытки убедить, остановить агрессию.
А не об этом бы думать министру внутренних дел! Жизненно важно решить: провести широкомасштабные реформы, но не под знаменем разрушения, а под знаменем созидания новой России, которая опиралась бы на традиционные ценности (да-да, те самые «Православие-самодержавие-народность»), сделала рывок в развитии, превратившись в настоящее правовое государство. А для этого нужно вернуть самоуважение и возможность для развития самой бесправной части общества – крестьянства, дать ему в собственность основу крестьянской жизни – землю, освободить от диктата общины… Но землю можно вернуть по-разному. Радикально настроенные эсеры требуют раздать землю всем поровну, принудительно забрав у помещиков, лишив Церковь земельных наделов. Звучит эффектно, но что же дальше? Как дальше будет работать механизм земельного передела? Радикально настроенных революционеров этот вопрос не очень-то интересует.