Эта сага – не летопись, а вопль изначальной боли. Здесь боги падают на колени, обожжённые пламенем своих амбиций, а люди, слепленные из глины и слёз, становятся орудием в споре между светом и тенью. Вы услышите, как Сварог высекает молнии из ярости, как Велес плетёт интриги шелестом листьев, как Морана хоронит свои грехи под вечными снегами. Вы увидите, как Лада, богиня любви, рвёт на части собственное сердце, чтобы спасти тех, кто уже забыл её имя. И, быть может, поймёте, почему даже бессмертные дрожат перед шепотом Рожаницы, когда она взывает к ним сквозь толщу веков: «Дети мои, что вы натворили?»
Читайте. Слушайте. И помните: каждый миф – это рана, которая никогда не затянется».
Хаос не был пустотой. Он дышал – тяжко, хрипло, как зверь, запертый в собственных рёбрах. Его рваные края обжигали холодом, а в глубине клубилось нечто, что не смело стать ни огнём, ни водой. И тогда Она распахнула уста.
Первый звук, сорвавшийся с её губ, напоминал треск ломающихся звёзд. Он вонзился в Хаос, как нож в сливочное масло, и тьма затрепетала, обнажая прожилки мерцающей материи. Рожаница пела, и её тело – огромное, полупрозрачное, сотканное из туманностей – изгибалось в такт напеву. Каждое движение рождало новую стихию: взмах руки – вихри, кружащиеся в безумии; поворот головы – искры, которые позже станут созвездиями.
Но истинное чудо свершилось, когда из её глаз хлынули слёзы. Они падали в бездну, как кометы, оставляя за собой шлейфы света и пепла.
Первая слеза вспыхнула алым заревом, будто в её сердцевине бушевал вулкан. Ударившись о небытие, она взорвалась миллионом осколков, каждый из которых звенел, как наковальня под молотом. Из огненного вихря поднялась фигура – широкоплечая, с кожей, покрытой узорами из расплавленного железа. Сварог, Его пальцы, грубые и иссечённые шрамами, сомкнулись вокруг ничего – и вдруг в ладонях заплясали искры. «Твердь! – прогремел он, и его голос разорвал пространство на „до“ и „после“. – Будет твердь, чтобы биться о неё, как о щит!». И он начал ковать – яростно, без устали, превращая рваные клочья Хаоса в плиты мрамора, в бронзу облаков, в серебро лунных дорожек.
Вторая слеза была чёрной, но не мрачной – переливающейся, как крыло жука, и тёплой, как дыхание спящего зверя. Она не упала, а просочилась в трещины мироздания, обволакивая их липким дымом. И тогда из тени возник Велес – гибкий, как змея, с глазами цвета забвения. Он лизнул губы, на которых всё ещё дрожали капли Хаоса, и рассмеялся: «Тайна… Всё будет окутано тайной». Его пальцы впились в только что рождённую землю, и там, где касались ногти, пробивались ростки – кривые, ядовитые, прекрасные. Он не строил – он заставлял камни шептаться, а реки – течь вспять.