– Ты стал медлительнее, Док, – сказал Египтянин. – Ждал звонок раньше.
– Хотелось закончить лекцию, – отрезал Магнус. Он замедлил шаг и остановился у края Хай-стрит, глядя в лужу, где дрожало его отражение, будто он уже был не здесь. – Какая область?
– Не поверишь, – хмыкнул Египтянин. – Калифорния. Как по заказу. Видимо будет громко. Надеюсь, не по-голливудски.
– Не дойдёт до этого, – отрезал Магнус. – Геруссия1 дала ответ? Кто в деле?
– Ты, я. Из штаба высылают Хатоми – она подключится по пути. В Лас-Вегасе к ней подцепится Джордж Рид. У него там… какая-то промо-фигня. Бой или что-то вроде.
Магнус кивнул сам себе. Всё сходилось – быстро, чётко, как раньше.
– Если нужен кто-то ещё… – начал Египтянин, но Магнус уже перебил: – Нет, Рагху. Справимся. Я забегу домой. Потом – в аэропорт. Организуй вылет.
– Принято.
Короткий щелчок – и линия оборвалась.
Магнус убрал телефон в карман и поднял взгляд к серому небу, нависшему над Оксфордом, словно молчаливый свидетель, знающий больше, чем он осмеливался признать. Калифорния. Это слово эхом отозвалось в его груди, горькое и неожиданное. Он никогда не думал, что именно там, за тысячи миль от этих древних стен, завершится миссия, начатая им в юности – тогда, когда волосы еще не тронула седина, а надежда была острее страха. Он ускорил шаг, направляясь домой, и ветер гнал ему в спину клочья дождя, будто подталкивая вперед. Времени оставалось мало – не только на сборы, но и на то, чтобы понять, готов ли он встретить то, что ждало его по ту сторону океана.
Он толкнул дверь, и привычный скрип встретил его, как голос старого друга. Комната была полна полумрака, пахла бумагой, старым деревом и мокрой одеждой. Свет с улицы проникал узкими полосами сквозь шторы, освещая фрагменты – книги на полу, распахнутую папку, забытые на подоконнике очки. В этом хаосе было что-то личное. Тёплое. И в то же время мертвое.
Он прошёл в ванную, почти не ощущая шагов. Пиджак соскользнул с плеч, за ним – рубашка. И будто вместе с этим с него срывалась кожа чужой роли. Тело в зеркале не соответствовало ни кафедре, ни академической мантии. Это было тело бойца – крепкое, изломанное, напряжённое. Шрамы покрывали его грудь, плечи, руки – каждый из них был выжженной меткой. Памятью, которую не стереть ни временем, ни дождём. Он не отворачивался. Просто смотрел. Молча. Как на знакомого врага.