Сквозь мутные иллюминаторы можно было увидеть остовы остатков исследовательских аппаратов, которые бороздили безмерные просторы, пытаясь пройти к новым звездам. Внутри модулей располагались ржавые инструменты, покрытые слоем старости, и знаки прежней жизни, оставленные учеными: графики, диаграммы и заметки о будущем, которое так и не наступило. В воздухе ощущался запах заброшенности и неопределенности, как будто сама станция не могла решить, оставаться ли ей в мире или исчезнуть вместе со своими создателями.
Каждый шаг внутри «Астралис» отзывался эхом, взывая к тем дням, когда её модули были полны коллег, смеха и привлекательных споров о загадках Вселенной. Теперь она была лишь пустой оболочкой, хранительницей тайн, которые ждали своего часа, чтобы быть раскрытыми. В тишине, нарушаемой лишь звуками старой электроники, заброшенная станция ждала – ждала того, кто сможет создать новую историю из страниц своего прошлого. И, возможно, эта история была гораздо более значимой, чем те, что написали здесь прежде.
Наша же история начинается с сисемы Фарос где в безмолвии глубокого космоса, вдали от мерцающих огней далёких звёзд и гудения космических кораблей, медленно вращалась заброшенная космическая станция «Эребус». Её некогда сверкающие панели были покрыты пылью и ледяной коркой, отражая холодный свет мертвого солнца. Коридоры, пустые и заброшенные, хранили эхо давно забытых шагов и голосов, а экраны бортовых компьютеров мерцали лишь изредка, словно предчувствуя скорую тишину. Здесь, среди забытых трофеев человеческой амбиции и тщеславия, время словно остановилось, заперев в себе истории, о которых уже никто не помнил – и, возможно, холодные тайны, которые лучше никогда не раскрывать.
Лара сидела в кресле оператора, словно влитая в него, как часть судна, а не просто пассажир. Узкие пальцы скользили по голографическим панелям, и каждая команда отзывалась мгновенно, будто корабль знал, чего она хочет, ещё до того, как она касалась сенсора.
Она улыбалась – не ослепительно, а легко, почти рассеянно, как человек, привыкший быть наедине с машинами и при этом не чувствовать одиночества. Её лицо было доброе, открытое, с мягкими чертами и светлым взглядом, в котором редко отражалось волнение. Искусственные интеллекты любили её. Или, по крайней мере, так говорили те, кто был свидетелем её связи с системами. Лара могла «слышать» их – не голосами, не словами, а вибрациями, тонкими эмоциональными импульсами, которыми они никогда не делились с другими.