Драконов выращивали на ферме селективными методами, и они проходили жесткий контроль качества, ведь живой товар имел высочайшую цену и знак качества. И мой будущий дракон подобный контроль не прошел и был отбракован. Всего лишь брак для разводчиков, а для маленького детеныша – приговор.
Маленький дракончик был слеп с самого рождения. И при первичном осмотре, которое проводилось почти сразу после вылупления из яйца, он был приговорен. Конечно же, никто не собирался показывать детям, тем более приютским детям, эту неприглядную истину. Но, по случайному стечению обстоятельств, а точнее из-за Лайзы Дитерис, с которой мы поспорили на собственный ужин, отбракованному малышу судьба подкинула еще один шанс.
Я на спор должна была пробраться в драконьи ясли. Они были закрыты для посетителей и даже для потенциальных покупателей, чтобы сохранялся подходящий микроклимат для кладки. Оставаться голодной мне совсем не хотелось, и я пренебрегла всеми запретами и тихонько вторглась в этот миркоклимат.
Я должна была доказать Лайзе, что мне действительно удалось проникнуть в запретные драконьи ясли и принести, к примеру, скорлупку. У меня получилось принести целенького маленького детеныша, вместо кусочка скорлупы.
Еще немного и малыша бы отправили на убой. Все это мне удалось подслушать в яслях, вед моего проникновения никто не заметил.
Новорожденная кроха была размером с кошку. Его худосочное тельце покрывала белая чешуя, а в глазах поселилась целая вселенная с миллиардами звезд. Мне всегда казалось, что глаза моего дракончика отражали необъятное небо.
Я назвала его – Эстер. Это имя сразу пришло мне на ум, стоило малышу посмотреть на меня своим бесконечным усыпанным звездами взглядом.
Если бы фермеры-селекционеры тогда узнали, насколько Эстер был феноменальным драконом, то они бы никогда не отправили слепого белоснежного детеныша на убой.
Странно, но в приюте никто меня не сдал смотрительницам, и Эстер стал жить вместе со мной. Я кормила его, разделяя свою порцию на двоих, лишнюю еду, естественно, никто не выдавал, и делиться собственной скудной кормежкой никому из детей было не выгодно, только мне. И пока детеныша можно было прятать за пазухой, он всегда был со мной.
Мы с ним делили не только каждую хлебную крошку, мы разделили жизнь. Он стал мне всем – собеседником, помощником, учителем, матерью, отцом и другом, ценнее которого этот мир никогда не знал. Наконец, только благодаря ему я перестала испытывать всепоглощающее горе, оно стало тише. Оно залегло на самое дно.