… – не преминул подначить Бесфамильный, бывший зэк, вместе с Малявиным один из самых близких дружков Краги.
От Колобова Андрей слышал, что он отсидел почти половину большого срока, еще с тридцатых годов, за двойное убийство. Напал на кассира сельского магазина, когда та везла выручку в райцентр. Женщина взяла с собой дочку, девяти лет…
– Тут на меня обходчики и натолкнулись… Отвели меня к политруку, а тот, майор… Пост покинул, госимущество пытался расхитить… А я че, на майора я не в обиде. Он на сына похоронку получил накануне. И так мужик строгий… Даже слезинки не выдал, когда про сына узнал. Да только после того совсем лютый стал… Ну и вот, в особый… А потом трибунал и сюды…
А после ужина новоиспеченный штрафник под хохот всего отделения каждые пять минут просил у старшины «отлучиться до ветру».
– Что, рядовой Иванчиков, не выдержали твои кишки испытания союзническим жирком? – кричал ему вслед Колобов и приговаривал: – Смотри, какие сложные отношения складываются у тебя с американской тушенкой!
Бесфамильный, вызывая новый приступ хохота, добавлял:
– Скорее, накладываются!.. Ну, вылитая Саранка!..
XII
– …Эй, Саранка, ты чего, заснул? – одернул Аникин бойца.
– Не, товарищ командир…
– Заело, что ли? – разозлился Аникин. – Чего ты меня командиром обзываешь?
– Так Колобова убили… – пробормотал белыми губами молодой солдат.
– При чем тут Колобов? – зло ответил Аникин.
Его приводил в ярость вновь накативший на Иванчикова приступ страха. Словно бы он сам боялся сейчас заразиться этим страхом.
– Сам знаешь чего… – вдруг проговорил Крагин. Он поморщился, пытаясь устроиться удобнее у танковой брони. Аникин промолчал, а потом почесал под каской ушибленное на затылке место.
– Досталось танкистам… – кривясь, кивнул Крагин вверх, на развороченную башню.
– Прямое попадание… – отозвался Андрей. – Похоже, что никто из экипажа не выжил.
– Зато нам укрытие соорудили что надо, – нехорошо усмехнувшись, процедил Крагин.
Аникин, стиснув зубы, промолчал. В этот миг он пожалел, что тащил Крагина из-под огня и сделал ему перевязку. Надо было оставить, чтобы истек он своею ядовитой кровью и не скалился над погибшими танкистами. Пули выщелкивали по металлу без передышки. Словно чья-то рука сыпала и сыпала смертельный горох на броню «тридцатьчетверки». Известно чья… Сидят, сволочи, в своем блиндаже непробиваемом, и ничем их оттуда не выкурить.