Из всех только вон Соня Соломка что-то не светится совсем, а как побитая собака рядом с Гунькой. Ловушка это все-таки, подростковый бред: если у тебя нет парня, значит, с тобой что-то не нормально, значит, ты бракованная – и приходится Соломке Гуньку терпеть. Он симпатичный в принципе, вроде и не дурак, Игорешка Васильев, но… Гунька, и все тут. Прошедший через какие-то тет-о-теты с Глиной. Их дело, конечно… Но как же хорошо, что Пончик еще не приехал. Ну его.. Пусть у кого хочет списывает. Отставка, – от этого решения в душе словно приоткрыли форточку и внутрь потянуло свежим воздухом. А мурлыканье про «чувства» и вечные на все жалобы пусть в другие уши дует. Если такие найдет. С нее хватит этих дурацких типа «отношений». Какие отношения? Сидеть рядом день за днем с толстым Пончиком, неудобно отодвигаясь на край парты, потому что Пончику мало места, а еще от него уже со второго урока начинало пахнуть, – и терпеливо давать списывать? Ну как вообще можно было быть такой дурой, чтоб повестись на «отношения»? Пережить одиннадцатый класс и экзамены, а там… Там все другое. Никаких пончиков.
Даже дышать стало легче.
– Право подать первый звонок…
Гусыня, или мама-Гусь, классная, писала ей накануне вечером, что вот, мол, надо подать звонок, оценки-то лучшие, но Лимба честно ответила, что ей это будет некомфортно – как-то поняла за десятый класс, что со взрослыми лучше «в лоб», не тратить время ни им, ни себе, – а Глина, ой, Алина Хорошавина, обрадуется и красиво пройдет. Классная не ответила, наверно, неприятно ей – Глину взрослые почему-то не любили. Ну, «как почему-то». Глина есть Глина. Самоуверенная. Кирпич потому что в глубине души. Или вместо. Но кирпич внутри никак не мешал Алинке сейчас вышагивать на высоких – серьезно, серебряных, искрящихся? – каблуках, вести за руку малыша в костюмчике и вовремя, точно под прицел фотографа, встряхивать водопадом золотистых кудряшек. А за ней, как авианосец сопровождения, плыл Пломбирчик с перепуганной первоклассницей на плече, которая пыталась трясти тяжелый колокольчик. Тот редко звякал. Типа «ура».
Ой! Линейка кончается! Первоклассники! Первоклассников вести в класс!
Одиннадцатый класс в школе был всего один: таков отбор матшкол, не всем суждено уцелеть в стереометрических лабиринтах на страницах тетрадок в клеточку, не все согласятся блуждать в бесконечных уравнениях и задачках вместо того, чтоб, к примеру, безмятежно ходить в музыкалку или на футбол. А того лучше, просто болтаться на фудкортах после уроков: если доводилось пробегать мимо с мамой, когда надо было по магазинам, Лимба каждый раз изумлялась, откуда у пацанов и девчонок, тусующихся там, столько времени тупо сидеть часами с одним стаканом газировки, с пакетиком картошки или одной пиццей на всех, болтать, прикалываться, ржать или ссориться… Ей не хотелось в такую компанию, все равно там то же, что у всех и везде: треп ни о чем для расстановки мест в стае и доказательств своей ликвидности, и, опять же, мальчики-девочки, кто с кем, сплетни, сказочки, мечтания, лишь бы занять хоть чем-то пустоту жизни, отыскать ей смысл, – или просто жить, как живут, скажем, макаки в вольере. И Лимба вовсе не была уверена, что уравнения и задачки для заполнения пустот внутри годятся больше, чем тусовки с ровесниками от нечего делать. Ей, если честно, хотелось хотя бы недельку, хотя бы денек поделать ни-че-го. Чтоб не надо ни решать варианты к экзаменам, ни выполнять мамины поручения. Не суетиться. Не спешить. Выспаться. Думать только о том, о чем заставляет думать природа. И обнаружить, что настоящая она… Какая? Что ей захочется делать? Куда пойти? Влюбиться и сбежать в закат? Всех победить? А можно – нет? Можно – просто немножко хоть счастья, хоть чайную ложечку, а то так и не узнать, какое оно бывает…