Она не спала всю ночь перед страшным днем, что бы Маноия ни думала, она не могла позволить убить незнакомца из ее снов, а череп его повесить на цомпантли. Как только первые лучи забрезжили над горизонтом, она оделась и бросилась к Великой пирамиде. Отец стоял на ее вершине и собственноручно вырывал сердца завоеванного им народа. Толпа у подножия бесновалась, выкрикивая мольбы солнцу каждый раз, когда сердце очередной жертвы вздымалось к огненному шару. Только бы не опоздать, думала Маноия. Она бросилась по окровавленным ступеням вверх, пачкая подол своих белых одежд. Как только Маноия добралась до вершины, раздался резкий крик и разнесся над долиной Анауак.
– Стойте, отец! – Тлатоани с занесенным ножом удивленно обернулся к ней.
– В чем дело? – взвыл верховный тламакацке. – Как смеешь ты, женщина, прерывать священное действо?! Неслыханное святотатсво! Как посмела ты подняться в храм?! Убирайся отсюда!
– Нельзя его убивать! – Так же вскричала взволнованная Маноия. Пленник был жив и глядел на нее во все глаза. – Если вы убьете его, то случится непоправимое. Мне явился великий бог. Этот мужчина принадлежит Кетцалькоатлю. И если вы отдадите его сердце солнцу, то прогневаете бога.
– Ты лжешь, женщина, – жрец ткнул в нее пальцем. Маноия была уверена, что он бы с удовольствием скинул ее с вершины по грубым ступеням, так гневно сверкали его глаза.
– Пусть говорит, – тлатоани опустил нож.
– Сколько раз я оказывалась права, отец? Почему уважаемый тламакацке продолжает звать меня лгуньей? Разве подвела я тебя хоть раз? Разве придумала все те горести, что случились с нашим народом?