Егоровы клады - страница 7
Вторая глава
Тимофей, цыганистого вида паренек, с черными, как смоль, волосами, прирабатывал чисткой обуви недалеко от базарной площади. Работа была не очень-то прибыльная… в храм ходили уже наряженные да начищенные. Вот самое прибыльное место, где любил сидеть Тимофей, это у кабака. Выходили оттуда купцы уже моченые и очень добрые. Им обязательно нужен был какой-нибудь слушатель, вот они и подсаживались на Тимофееву скамеечку и совали свои сапоги на подножку. И тут уже Тимофей начинал свое дело. Руки со щетками так и летали вверх-вниз, не углядишь за ними. Платили купцы щедро, сверх меры и еще рассказывали всякие истории. Зеленое вино хорошо развязывало языки. Всего-то паренек наслушается вдосталь и про нездешние места, где купцам приходилось бывать, и про всякие случаи, которые по трезвости никто рассказывать не стал бы.
– Ты, жулик, верно, цыганенок? – подсел к Тимофею на скамейку очередной клиент, рыжебородый мужик, с рыжими же бровями и в темном армяке, с растрепанными волосами.
– Не-а, я не цыган вовсе! – возмутился Тимофей.
– Да че уж не цыган, самый он! – топнул ногой в сапоге мужик, да так, что Тимофеевы щетки да банки с ваксой разлетелись.
Паренек понял, что спорить с пьяным себе в убыток и, молча, стал собирать свои принадлежности в наплечную сумку.
– Что, фармазон, раскусил я тебя? – орал мужик. Выпитое в кабаке все больше разъяряло его.
– Ты хоть знаешь, что рыжие похитрее вас, цыган, будут!
– Ты чего к парнишонке пристал! – приостановилась шедшая с базара бабенка в шали да с какими-то узлами в руках.
– А тебе какое дело? – крякнул мужик и вскочивши со скамейки, обернулся к бабе. – Ты, може, пособница, что-то уж больно рьяно заступаешься!
– Тьфу, проклятый, залил зенки-то и куражится!
Баба пошла прочь, а Тимофей, уловив момент, подхватил скамеечку, все свои причиндалы и быстро-быстро улизнул от надоеды. От него теперь не отвяжешься, работать он не даст.
Рыжему побег чистильщика не понравился. Он затопал сапогами и заорал вслед:
– Держи его, враженка!
Тимофей нырнул в проулок, а там вверх по своей улице. И вот он дома. Дряхленький маленький домишко в два окна, кособокая дверь, скрипучие доски на крылечке… Но все же крыша над головой. Сел Тимофей на ступеньку передохнуть. Дома его никто не ждал. Отца Тимофей и не знал. Маменька померла об эту весну. А больше у него, почитай, никого и не было, только тетка где-то под Вязниками. Но к ней он не ходок. Жадоба тетка. После похорон заграбастала из дома почти все, что у них было. Как сказала слезным голосом: «на память об сестренке», – да и вся недолга.