– Что ж, можно взять. Давайте я их в седельную сумку спрячу. В Невьянске у Акинфия Никитича знатный рудоведец есть. Скажет сразу, стоящая ли руда.
– Нет, я половину себе возьму, а другую ты бери. Вот этот… нет, я этот возьму, покрасивее. Мосолов, дай твою маточку, испытаем магнит.
Мосолов достал берестяную коробочку-компас. Стрелка бегала за черным камнем как живая. Ярцов забавлялся от души, подносил камень и с той стороны, и с другой, сверху и снизу – совсем с ума свел легкую стрелку.
– Рума ойка, ольн будет? – тихонько спросил Чумпин.
– Какой ольн?
– Спрашивает: будут деньги, награда? – пояснил Ватин.
– А, награда? Будет. Ты сосчитать тех денег не сможешь, что тебе дадут. Руды, говоришь, как комар, вот и денег тебе будет как комар, ха-ха-ха!
– А сейчас нельзя? Немного, мосса-моссакуэ. У меня нет собаки. Я совсем бедный, нюса манси.
– Сейчас нельзя; не видевши-то, что ты! Далеко эта гора?
– Два дня на лыжах и еще полдня.
– Какие же летом лыжи? Верст сколько?
– Верст они не знают, – вмешался Мосолов. – Меряют зимним ходом. Выходит, верст семьдесят, если полтретья дня. Ещё говорят, если близко или недолго: «два котла сварить». И так меряют: «стрела два раза летит». Ты видал ихние стрелы и луки, Сергей Иваныч? Покажи, Ватин.
Ярцов сразу забыл про камни и стал разглядывать лук. Сделан лук из корня лиственницы с березовой накладкой и оклеен берестовыми ленточками, чтобы не пересыхал. Еще занятнее стрелы – всех видов: с вилкой – на уток, с шариком – на белку, с железной копьянкой – на сохатого. Особая – «ястреб»-стрела, поющая на лету, она служит для спугивания уток из камышей. У основания каждой стрелы в два ряда перья из глухариного хвоста.
Пока Ватин объяснял Ярцову, для чего нужна какая стрела, Чумпин выскользнул из избушки и пошел к себе.
Уже стояла белая ночь. Всё зимовье окутано дымом костров. Чумпин вырыл из земли за своим жильем двухголового деревянного идола, поставил его к стволу сосны, перед ним положил такие же камни, какие дал русским, и стал оправдываться вполголоса:
– Может быть, он прогневал духа Железной горы, рассказав о ней приезжим чужим людям? Конечно, это плохо, но что же делать? Без собаки невозможно охотиться, а русские дадут деньги. Может, даже на ружье хватит – огненный бой! Пф – тук! Тогда самые красивые разноцветные тряпки он навяжет на тебя, Чохрынь-ойка. Как красиво! Пусть только бог не сердится. Ведь Степан не сердился же, что осень была теплая и реки долго не замерзали. Это помешало охоте: шкур добыто совсем мало, всю зим голодали, собака сгибла. Эй, бог!.. Степан только слегка поколотил тогда тебя. Совсем немножко, мосса-моссакуэ. Не гневайся же, Чохрынь-ойка, не приказывай духу дорог отвести след, когда он поведет чужих на Железную гору. Самые красивые тряпки тебе, не забудь! Ладно, бог? Емас?