Теснота дивана перестала ощущаться как неудобство. Они уместились. Он слегка отодвинулся, давая ей пространство, но тут же притянулся обратно. Не руками – спиной, лопатками, тем, как дышал. Он, сам того не осознавая, искал её тепло. Не сознательно. Инстинктивно.
Мила чувствовала каждую точку соприкосновения. Плечо, касающееся его спины. Колено, прижатое к его бедру. Щёку, почти прижавшуюся к его затылку. И в этих точках, будто в ростках, начинало подниматься что—то, чему она не могла дать название. Но знала, что это растёт.
Она подняла руку, провела ею вдоль его волос, медленно, будто боялась потревожить. Пальцы коснулись уха, прошлись по щеке, остановились на скуле. Он вздрогнул. Не от страха – от неожиданности. Потом чуть повернул голову, прижимаясь к её ладони.
Этот жест разомкнул в ней что—то – ту самую границу, за которой всегда стоял страх. Не панический, не отторгающий – а тот, что держит внутри, когда очень хочется, но нельзя. Сейчас он отступил.
Мила подтянулась ближе и, не дыша, коснулась губами его лба. Лёгкое прикосновение. Не как поцелуй – как точка. Как мягкое касание границы между тем, что было, и тем, что начиналось.
Он не отпрянул. Его дыхание изменилось. Не ускорилось – стало глубже. Он будто прислушивался к ней, не глазами, не ушами – кожей. Всем телом.
Она замерла, но ненадолго. Внутри было слишком много. Всё, что она прятала – и желание, и боль, и нежность, и тоску по близости – вышло на поверхность. И теперь было только одно: не отпустить этот момент, не вернуться назад.
Мила наклонилась и осторожно коснулась губами его губ. Неуверенно, как будто касалась чего—то запретного. Не от страсти – от страха, что он не примет, что испугается, что не поймёт. Но он не отвернулся. Лежал спокойно, только чуть—чуть вздрогнул в плечах, будто весь внутри сжался – не от отвращения, а от того, что не знал, как быть. И в этом незнании было что—то чистое, открытое, то, что делало этот момент невозможным и одновременно необходимым.
Мила прижалась губами чуть крепче. Ласково. Медленно. Вдохнула его воздух. Ощутила его вкус – ещё не мужской, не взрослый, но уже не детский. Он пах – не телом, не потом – каким—то его собственным теплом, которое нельзя спутать.
Она отстранилась. Не сильно. Просто чтобы вдохнуть. Сердце билось так, как будто не в груди, а в горле. Она чувствовала, что не сможет произнести ни слова. И не надо было.