Её тело слушалось плохо, словно после долгой болезни. Пальцы плохо гнулись, живот стягивало изнутри, грудь поднималась резко, словно воздух вдруг стал гуще. Она сидела на краю дивана, чувствуя, как между ними становится тесно – не от расстояния, а от напряжения, которое уже не исчезало, а только накапливалось.
Она медленно освободила руку из его ладони. Не оттолкнула – просто мягко выскользнула. Он чуть вздрогнул, но не обиделся, не заплакал. Повернулся лицом к спинке, как будто решил, что всё – она ушла. Не сразу, но решил. Тело его снова сжалось. И это стало последней точкой.
Мила сняла с себя ночную рубашку, оставшись обнаженной. Делала это не спеша, как если бы это было частью вечернего ритуала – без торопливости, без внутреннего крика, будто раздевалась не перед ним, а перед собой. Одежда соскользнула на пол почти без звука. В комнате стало прохладнее, но не настолько, чтобы дрожать от холода.
Она осталась в своём решении. В этой тесной ночи, где кроме них не было никого. Ни правил. Ни страхов. Ни слов.
Легла рядом. Осторожно. Сначала касаясь только бедром края дивана. Потом – плечом его спины. Он был горячий, будто внутри всё ещё бушевала лихорадка. Мила притянулась ближе, не накрываясь, не спрашивая, не объясняя. Просто прижалась.
Рука снова коснулась его плеча. Не снаружи – не как утешение, а глубже. Как подтверждение, что она здесь. Что он звал – и она пришла.
Он вдохнул – резко, как будто удивился. Потом расслабился. Его дыхание стало глубже. Не спокойным – но другим. Плечи перестали быть сжатыми. Спина – дёргаться. Только сердце у неё билось слишком сильно. Она слышала его в ушах, в горле, в солнечном сплетении.
Она гладила его – по спине, по плечам. Медленно. Скользя ладонью, не прижимая. Каждый раз, когда рука опускалась, ей хотелось остановиться, но она продолжала. Потому что он не сопротивлялся. Потому что молчал. Потому что был рядом.
Дыхание его касалось её лица. Тепло. Плотно. Будто он говорил этим дыханием больше, чем словами. Будто всё, что было между ними до этого, не исчезло, а стало чем—то новым.
Мила закрыла глаза. И не для сна. А чтобы не сбить это хрупкое движение, которое только началось – не в теле, а где—то глубже. В доверии. В тепле. В желании, которое не рвёт, а соединяет.
Лёжа рядом, она чувствовала, как под ладонью двигается его дыхание. Тело Данилы было тёплым, будто он только что вышел из—под одеяла. Он не двигался, но она ощущала, как в нём что—то происходит – не физическое, а внутреннее. Как будто всё, что он не мог выразить словами, сейчас было сосредоточено в том, как он притих, как не пытался ничего спросить, просто позволил себе быть рядом.