– Нет. Просто невесело.
– Я могу подлить веселья. Хочешь чай с корицей?
– Нет, Паш. Спасибо. У меня – растворимый без сахара и смысла. В самый раз под серый день.
Он немного помолчал, потом сказал:
– Ты иногда так говоришь, будто у тебя внутри другой мир. А снаружи ты – только оболочка. Ходишь, дышишь, улыбаешься – но как будто сквозь стекло. Ты здесь, но не здесь.
Мила ничего не ответила. Просто посмотрела на него с благодарностью – не за сочувствие, а за то, что хотя бы один человек заметил: она действительно не здесь.
Он ушёл. А она снова осталась – с мониторами, папками, клавиатурой и окнами, в которых отражалась не жизнь, а расфокусированная грусть.
И день потёк дальше – в своём медленном, тягучем течении, где всё было предсказуемо, как список задач в Outlook. Только внутри что—то назревало. Пока ещё тихо. Но с каждым часом – всё ближе.
Когда день в офисе истощился до последних вкладок на экране, до щелчков мыши, до чужих голосов в коридоре, от которых не оставалось даже раздражения, а только тусклая пустота, Мила выключила монитор, сложила бумаги в стопку, аккуратно, по линейке, как делала всегда, и натянула пальто, которое висело у входа и пахло городом, ветром и подземкой.
Задерживаться не имело смысла – ни в кабинете, ни в самой себе. На часах было чуть за шесть, и улица ещё держала в себе остатки дневного света, но неуверенно, будто вскоре собиралась от него отказаться. Фонари уже начали подрагивать, оживая один за другим, как усталые вахтёры, которых разбудили без спроса.
На автомате свернула в универсам. Тот самый, у дома с облупленным фасадом и щербатым крыльцом, где продавцы сменялись редко, а лица покупателей были давно знакомы, хоть имён никто и не знал. У входа пахло копчёной колбасой, мылом и тёплым воздухом из пекарни, где раз в день выставляли подгоревшие ватрушки. Возле овощного отдела стоял мальчишка с рюкзаком, выбирал мандарины, и продавщица, не отрываясь от телефона, ругала его полушёпотом, будто сама себе.
Мила вошла, будто в туман. Свет флуоресцентных ламп гудел где—то над головой, и всё пространство между полками казалось разбавленным раствором безвременья. Руки, не спрашивая, потянулись за знакомым: пачка макарон, консервированный горошек, чай без ароматизаторов, серый, как погода за окном. Тонкая упаковка хлеба – обычный нарезной, лёгкий, как пустота, и такой же безвкусный. Пара яблок, не самых красивых, но твёрдых, потому что мягкие быстро портились, как всё живое, оставленное без присмотра.