Леший так разошёлся, что ему стало жарко в своём овчинном одеянии, и он даже попытался его сбросить, но потом вдруг передумал, увидев, как изо рта Александра выпорхнуло чуть заметное облачко пара.
– И где же твой дом? – спрашивает Болохов.
– Мой-то? Мой в Тверской губернии, – говорит сосед. – Там и семья моя. Жинка, старая мамка да дети ещё… Трое уже взрослые, а вот остальные пять… – он как-то отчаянно машет рукой. – Их растить ещё да растить, а тут того и гляди посадят на подводу и вывезут куда-нибудь в Сибирь. Но это ещё ладно, а то ведь могут и в каталажку посадить на гольную воду с сухарями. А ещё я слыхал… – он наклоняется к Болохову и этак заговорщицки полушёпотом: – Ещё я слыхал, что расстреливают нашего брата почём зря… Ты как, не в курсе этой политики? Нет? А я правда слыхал…
И не ослышался, чуть было не сказал вслух Александр. Он-то знал лучше других, что происходит сейчас в стране. Именно их ведомству сегодня приходится проводить эти суровые революционные законы в жизнь. Бывает, задумается Болохов: а всё ли у нас идёт правильно? Может, зря мы и НЭП тот свернули, и в колхозы людей загоняем? Ведь при Ленине всё по-другому было. Он знал, что делал. Вот и новую экономическую политику не случайно разработал взамен «военного коммунизма», заменив продразверстку продналогом. Был голод, люди хлеб по карточкам получали, а тут вдруг с приходом мелких капиталистических предприятий и частной торговли продукт на прилавках появился. Вот тогда-то и возник этот настоящий, а не тот прежний, декларативный, союз рабочего класса с крестьянством, когда стали развиваться связи социалистической промышленности с мелкотоварными крестьянскими хозяйствами. Всё это обеспечивало быстрое восстановление народного хозяйства и начало его социалистической перестройки. А тут вдруг взяли да порушили всё. И сразу голод возник по всей стране. Вон сколько народу повымирало за эти последние месяцы. И всё оттого, что жрать нечего. Ну зачем, зачем нужно было ставить всё с ног на голову? Неужто в правительстве не нашлось ни одного умного человека, который бы взял да высказался против нового курса партии? Но об этом вслух Александр говорить не мог, помня о том, что теперь каждое слово, сказанное против партии, становится смертельным приговором. Это ещё недавно можно было дискутировать по любому поводу, а теперь пришли иные времена. Партия закручивает гайки, вот и нужно быть предельно осторожным. Ну а он, Болохов, чекист, и для него вообще преступно держать в голове крамольные мысли.