– Врёшь! – вдруг не выдержал Болохов. – Врёшь ты всё! Крестьянин – он вечен, потому никуда он не денется. И неважно, при каком строе он живёт. Он всё равно будет работать на земле. А ты?.. Нет, ты не мужик, ты… ты паникёр!
При этих словах у Фомы глаза чуть не вылезли из орбит.
– А ну повтори ещё раз!.. – грозно проговорил он, пытаясь слезть с полки. – Повтори, говорю тебе!
Болохов знал, что обычно за этим следует, поэтому решил каким-то образом успокоить Фому. Нет, не из-за страха получить от того бугая по морде, просто ему не нужен был шум. А вообще-то за себя он постоять мог. На курсах по подготовке оперативных работников ОГПУ им преподавали боевые приёмы борьбы, которые он неплохо освоил. Позже это ему не раз помогало, когда он был вынужден без оружия в руках защищать свою жизнь. А ведь не подумаешь. Весь его вид – и эта копна чуть вьющихся льняных волос, и это бледное продолговатое красивое лицо с чувственным ртом и ясной голубизной глаз – больше говорил о том, что перед вами этакий рафинированный интеллигентик. А то и молодой повеса, какие ещё недавно в поисках приключений дефилировали по Невскому и которым было чуждо всё грубое и недостойное их внутренним установкам. Однако, несмотря на свою внешность, это был матёрый и жёсткий в своих решениях боец революции.
– А что, если мы закажем чайку? – неожиданно предлагает он соседям. Не дождавшись ответа, он открыл дверь. – Сейчас я схожу к проводникам, спрошу, есть ли у них кипяток…
Пока он где-то гулял, Фома, пережив в душе обиду, вытянулся наверху и захрапел. И когда он через какое-то время проснулся, то его уже занимали совершенно другие мысли.