И чем мы можем ответить Господу на такую его Любовь и заботу о нас? Конечно же, только взаимной любовью к Нему. И, как думаешь, каким образом мы можем выразить Ему свою любовь?
– Что? Свечка? – спросил Семен.
– Да, Семен, и свечка в том числе. Но это лишь, самое малое.
Отец Георгий допил чай и, быстро взглянув на часы, заметил:
– Ого, друг! Заговорились мы, однако, с тобой. Что нам делать? Мне уже пора идти по делам, давай-ка мы с тобой в другой раз договорим, идет?
– Хорошо, батюшка, – сказал Семка, – когда у вас найдется для меня время?
– А ты приходи так же, как сегодня, – после службы. Ты же свободен, как я понимаю: не учишься и не работаешь?
– Да, пока свободен.
– Вот и хорошо. Буду тебя ждать.
– Спасибо, отец Георгий за беседу. И за обед тоже.
– А это надо Бога благодарить и еще наших поваров. Давай-ка мы с тобой это и сделаем.
Отец Георгий встал, и, повернувшись лицом к большой иконе, висящей по центру трапезной, прочитал короткую молитву благодарения. Семка посмотрел, как крестился батюшка, и тоже, перекрестившись, поклонился в сторону иконы. Уходя, он поблагодарил поваров на кухне:
– Спасибо, вам за обед!
– Во Славу Божию! – донеслось с кухни.
* * *
Весь остаток дня из головы Семки не выходил разговор с отцом Георгием. Он узнавал совершенно новые для себя вещи и находился под впечатлением того, что услышал и увидел. Он не знал до этого церковной жизни, не представлял, что в ней вообще происходит, и лишь по слухам мог судить о людях, что посещают ее и служат в ней. Ему прежде представлялось, что в храм ходят исключительно темные, малограмотные люди, да еще обделенные телесно: разные калеки и инвалиды, которых он иногда встречал возле храма. Весьма нелестные имел по слухам представления и о священниках. В школе кто-то из ребят рассказывал анекдоты про батюшек, в которых попы – «жадные и тупые пьяницы», и что они только и делают, что обирают людей! Семен был поражен тем, что не увидел совершенно ничего из того, что рассказывали школьные «приятели». Ему даже стало неловко от того, что какое-то время носил в себе эту откровенную мерзость. Отец Георгий поразил его своей добротой, интересными и глубокими рассуждениями, какой-то своей внутренней строгостью, образованностью и организованностью. В церкви он увидел строгий порядок, какую-то особую дисциплину и, вместе с тем, простоту. Он вспоминал и продолжал размышлять о своем разговоре с батюшкой, и все больше обнаруживал в себе крайне низкий уровень познаний. Все, что он читал и изучал раньше, попадало в какой-то второстепенный разряд человеческих знаний, а на главное место в вопросе понимания мироустройства вставало теперь совсем другое: таинственное и неведомое. И что больше всего поражало Семку: он едва ли не нутром чувствовал правоту батюшки. Его душа и интуиция подсказывали ему, что истина находится где-то рядом.