– Антон, ну не злись, – сказала она мягко. – Ты же знаешь, Лиза – художник. Только пока тренируется на живом холсте.
В комнату вошёл Михаил Андреев, всё ещё сонный, но с тем особым видом, который появляется у отцов, любящих свою семью без остатка.
– Кто тут у нас профессор? – хмыкнул он. – Похоже, сегодня у нас заседание научного совета.
Антон надел свой рюкзак, потёртый, но любимый, оглянулся на всех, задержал взгляд на матери, на сестре, на отце с Володей – и в груди его что-то потеплело.
Он ещё не знал, что это утро – одно из последних таких:
Светлых.
Домашних.
Полных смеха.
Он ещё не знал, как скоро исчезнет этот свет.
Антон шёл по тропинке, где снег уже почти растаял, оставив после себя лужи и грязный лёд. Весна ещё не пришла окончательно, но в воздухе уже чувствовался её обещанный приход. Он держал в руках банку сгущёнки – Юрий любил её есть ложкой, прямо так, без хлеба. Сначала Антон считал это странным… но потом попробовал – и понял, почему.
Юрий жил неподалёку от старого кладбища. Район казался чужим, почти вымершим – дома с потускневшими окнами и дворники, которые никогда не улыбались. Но когда открывалась дверь Юриной квартиры, всё менялось.
Юрий был немного выше Антона – светловолосый, с растрёпанными волосами, как будто он только что проснулся. Его голубые глаза были яркими и живыми, как небо до дождя. Он говорил быстро и с огоньком, словно боялся, что кто-то прервёт его на середине мысли. А когда смеялся – мир будто замирал на секунду, чтобы прислушаться.
– Принёс? – Юрий выглянул из-за деревянной калитки, по которой капала талая вода. Его лицо просветлело, когда он увидел банку. – О! Антон, ты чудо! Настоящее!
– Я не чудо, я просто не забыл, – буркнул Антон, не удержавшись от лёгкой улыбки.
– Зато ты самый ответственный чудик, – подмигнул Юрий и распахнул калитку шире. – Заходи, тут тепло.
У Юрия дома пахло углём, немного – сыростью, а ещё – чем-то домашним, уютным. Как будто этот дом, при всём своём старом виде, всё равно умел быть добрым.
Они сели прямо на пол, прислонившись к стене. Ели сгущёнку ложками, перебрасываясь словами ни о чём. Юрий болтал, что уедет к морю. Что построит лодку или хотя бы плот. Что однажды исчезнет – просто исчезнет в тумане, как в кино.
– Ты странный, – вдруг сказал он, не глядя на Антона. – Словно несёшь на плечах кого-то невидимого. Не грусть, не тоску, а… человека. Тяжёлого.