Азалия бережно взяла его руку в свою, словно укрывая от холода, и невесомо погладила спину. Легкое, невесомое поглаживание спины вызывало дрожь не от отвращения, а от болезненного, долгожданного облегчения. Вильям судорожно вздохнул, сжимая ее руку до побелевших костяшек, как если бы в ней заключалась вся его надежда.
– Азалия… – прошептал он с отчаянной мольбой, голос дрожал, как осенняя листва под ветром, – пожалуйста… просто держи меня за руку, не отпускай… Иначе я… я не выдержу.
Лия, словно тень, склонилась к его уху, ее волосы мягко коснулись щеки. Она промурлыкала слова, от которых сердце принца подпрыгнуло к горлу, а по телу разлилась неведомая доселе волна тепла.
– Все в порядке, Ваше Высочество, я здесь… Я рядом… – горячее дыхание опаляло его кожу, проникая глубже, чем любое физическое касание, касаясь самой души, исцеляя ее раны.
Веки кронпринца дрогнули, дыхание сбилось, а щеки покрылись нежданным, предательским румянцем. "О, Азалия, что ты творишь со мной?!" – возопил он в безмолвной агонии. Он чувствовал себя словно мальчик, укрывшийся от бури в теплых объятиях матери. Это было опасно, это было неправильно, но он не мог противиться.
– Ты как всегда, безрассудна, – прошептал он, встретившись с ее дерзким, но полным сочувствия взглядом, в котором мелькнула озорная искорка понимания и сочувствия. Бал гремел вокруг, но в этот миг Вильям почувствовал, как лед отчаяния отступает, уступая место… чему-то еще. Хрупкому спокойствию? Робкой надежде?
Лия отстранилась, словно ничего и не было, и вновь устремила свой взгляд на толпу, готовая отразить любую угрозу. Принц не сводил глаз с девы, его пристальный взгляд горел невысказанной мольбой, когда она выпрямилась и оглядела зал. Он почувствовал, как по его телу пробегает трепет, чувство родства, словно она – единственная, кто по-настоящему понимал его, единственная, кто мог укротить бурю внутри, унять боль его души. Откинувшись на спинку трона, он обессилил, пока музыка кружилась вокруг них, а смех и болтовня толпы казались отдаленным гулом, существующим в другом, чужом мире.
– Ты единственная, с кем я могу чувствовать себя в безопасности, Азалия, – выдохнул Вильям, почти неслышно, словно боясь разрушить хрупкую иллюзию спасения.
Служанка, чуть заметно усмехнувшись, вновь склонилась к его уху. Её дыхание коснулось его кожи, словно лёгкое прикосновение крыла бабочки, но взгляд оставался острым, сканирующим толпу. Она должна была быть готова в любой момент отстраниться, исчезнуть, словно тень, чтобы ни единым жестом не выдать её маленькую игру.