– Неужели вы так думаете, Ваше Высочество? – прошептала она, и в её голосе звучала нежность, смешанная с тревогой за его ранимую душу.
Будущий король боролся с желанием обернуться, утонуть в глубине её глаз, найти там утешение, понимание и исцеление. Он должен был держать себя в руках, казаться непоколебимым перед этим судом, перед этим морем лиц, жаждущих его слабости, жаждущих доказать, что он – не достоин. В каждом взгляде он ощущал давление, ожидание провала.
– Не притворяйся невинной, – пробормотал он, охриплым от сдерживаемого напряжения голосом, как будто сдерживая крик души. – Ты прекрасно знаешь, что творишь со мной. – Взгляд скользнул по толпе, в нём промелькнула искра вызова, словно он бросал перчатку любому, кто осмелится усомниться в нём, в его праве на эту хрупкую, опасную связь, эту нить надежды. – Я… я полностью тебе доверяю. – Слова сорвались с губ, как мольба о вере, о спасении.
– Я рада это слышать, Ваше Высочество, – её губы едва коснулись мочки его уха, как мимолётное прикосновение ангельского крыла, обещание и одновременно предостережение. Азалия вновь отпрянула, превратившись в безупречную служанку, словно ничего и не было.
Удар, словно раскат грома, пронзил его насквозь, оставив лишь обугленные руины смущения и опаляющее пламя невысказанного желания. Кровь прилила к лицу, выдав его смятение, оголив беззащитность души. Он силился совладать с собой, усмирить бушующий внутри шторм. Отчаяние, тоска, неутолимая жажда быть рядом с ней терзали его сердце, как голодные птицы, клюющие его изнутри. Вильям чувствовал, что должен бежать прочь от этой толпы, от этих масок фальшивых улыбок, в поисках глотка уединения, в надежде вдохнуть жизнь. Азалия снова склонилась к нему, на этот раз сдержанно, с достоинством служанки, и тихий вопрос сорвался с ее губ:
– Ваше Высочество, не желаете ли прогуляться в саду? Вечерняя прохлада может помочь вам расслабиться.
Их взгляды встретились, и в этой мимолетной встрече он утонул в бездонном океане ее глаз, прочитав больше, чем в тысяче пустых слов.