Он выключил экран. Сам себе сказал: «Отпуск».
Но пальцы дрожали чуть сильнее, чем должны были.
Ночью она пошевелилась странно. Дыхание – рваное.
– Всё в порядке? – спросил он.
Ответа не было.
Он поцеловал её в висок – кожа обожгла губы, слишком горячая.
Он подумал: переутомление. Простуда. Обычное.
Он не сразу отдёрнул губы. В голове мелькнуло: странно. Не просто жарко – как будто обожгло изнутри. Будто тело само подало тревогу – без мыслей, без слов. Предчувствие, вырвавшееся в кожу.
Он задержал дыхание, вслушался. Лес за стеной потрескивал – неестественно. Как будто звук был не из мира, а изнутри.
Он встал, выглянул в окно. Ветки колыхались, но ветра не было. Белая гладь – и тени. Длинные, вытянутые. Слишком вытянутые.
На секунду он подумал: нужно разбудить Аню. Спросить. Проверить.
Но она уже спала. Спокойно. Как будто ничего не было.
Он задержался у кровати. Посмотрел. И отвернулся – почти с облегчением.
Он не знал, что внутри неё уже началось.
Что вирус не кричит, не рвёт – а стирает.
Сначала – тепло. Потом – слова.
Потом – человека.
Он ещё верил, что утро будет обычным. Что сварит кофе, включит чайник, поищет в интернете «симптомы».
Илья снова засмеётся.
Аня скажет, что уже лучше.
Но внутри всё уже двигалось.
Тихо. Неумолимо.
Утром она была тише. Он подумал – температура спала. Тогда он ещё не знал.
Наутро – связи не было. Телефон не ловил. Интернет не грузился.
Он включил рацию. Туристическая. На случай походов. Просто проверить.
…вспышка на юге…
вирус неизвестной природы…
избегать укусов…
не покидать укрытие…
Аня стояла у окна. Босиком. Бледная.
– Ань?
Она не повернулась.
Илья выбежал из спальни.
– Мама?
Пауза.
Момент, будто сам воздух остановился.
Потом – резкое движение. Она обернулась. Зрачки – расширены. Лицо – чужое. Мёртвое.
Улыбка – неестественная.
Он не успел схватить её.
Она бросилась к ребёнку.
Рывок. Удар.
Крик оборвался – будто выключили звук.
Он вырвал Илью из её рук.
Тело сына обмякло. Тёплая кровь стекала по его пальцам.
Он не сразу понял, что это – кровь.
Тёплая, как вода в ванной, когда они купали его вдвоём.
Он держал сына, как тогда – только теперь не знал, зачем.
Мир сузился. Время не двигалось. Только тело в его руках – тяжёлое, слишком мягкое.
Он хотел закричать. Но не смог.
Потому что внутри что-то уже начало рушиться.
Она шагнула к нему – рывком. Сломано.