Он начал понимать иерархию этого мира. На самом верху, недосягаемые и почти невидимые, были жрецы и вельможи Нимрода, обитавшие где-то в шатрах и глинобитных дворцах подальше от основной грязи стройки. Затем шли главные архитекторы и военачальники, отдававшие приказы. Под ними – многочисленные надсмотрщики с плетками, следившие за исполнением. И в самом низу – бесправная, многотысячная масса рабочих, «сынов человеческих», как их высокопарно называли в Писании, а на деле – просто муравьев, строящих этот гигантский термитник во славу чьих-то непомерных амбиций.
Его лингвистические способности тоже не стояли на месте. Он жадно впитывал новые слова, обороты, интонации. Он уже мог понимать простые приказы, просьбы, ругательства. Он даже научился произносить несколько ключевых фраз, которые помогали ему не умереть с голоду или не быть избитым по ошибке. «Я – чужестранец», «Я – не понимаю», «Дай – еда», «Вода – хорошо». Примитивно, но действенно.
Однажды, когда он совсем обессилел от голода, ему повезло. Какой-то сердобольный рабочий, видя его жалкий вид, молча протянул ему половину своей грубой ячменной лепешки. Она была жесткой, пресной и отдавала дымом, но Моше показалось, что ничего вкуснее он в жизни не ел. Этот горький хлеб прошлого, заработанный не умом, а одним лишь видом своего отчаяния, имел странный привкус – привкус смирения и новой, злой решимости.
«Спасибо, любезный, – мысленно поблагодарил он рабочего, жадно вгрызаясь в лепешку. – За то, что напомнил мне: даже в самом грязном болоте иногда расцветают лотосы. Или, по крайней мере, попадаются люди, у которых совесть еще не окончательно атрофировалась под гнетом непосильного труда. Это дает некоторую надежду. Не на то, что я отсюда выберусь в ближайшее время, конечно. А на то, что, может быть, и я смогу здесь как-то приспособиться. И не просто выжить, а… что-то сделать. Что-то, что заставит этот мир если не прогнуться, то хотя бы почесаться от удивления».
Он доел лепешку до последней крошки. Голод немного отступил, но на смену ему пришло отчетливое понимание: чтобы выжить здесь и, тем более, чтобы осуществить свой дерзкий план по «исправлению» истории, ему нужно стать частью этого мира. Перестать быть просто наблюдателем, чужаком, пугалом из другого времени. Ему нужно найти свое место в этой вавилонской симфонии грязи и амбиций. И чем скорее, тем лучше. Иначе этот мир просто сожрет его и не подавится.