Следующей проблемой была еда. После того, как его «блестящая» пантомима с просьбой о хлебе закончилась унижением, Моше понял, что милостыню здесь не подают, особенно таким странным субъектам, как он. Придется либо воровать, либо… либо как-то зарабатывать. Первое претило его воспитанию, хоть и казалось в данных обстоятельствах наиболее быстрым решением. Второе же было туманно и малоперспективно, учитывая его полное отсутствие полезных в этом мире навыков. Чтение Талмуда и умение находить нестыковки в божественных планах вряд ли ценились на местном рынке труда.
Ночь застала его под открытым небом, неподалеку от догорающих костров какого-то рабочего лагеря. Холод, пришедший на смену дневной жаре, был пронизывающим. Моше съежился, пытаясь согреться, и с завистью смотрел на спящих рабочих, укрытых какими-то рваными шкурами и циновками. У него не было ничего.
«Великолепно, – думал он, стуча зубами. – Ночлег класса "все неудобства включены". Свежий воздух, полное отсутствие соседей по комнате, если не считать пары любопытных скорпионов, которых я заметил неподалеку. И уникальная возможность наблюдать звезды без светового загрязнения от какой-нибудь банальной цивилизации. Правда, сейчас я бы с радостью променял все это великолепие на жесткий топчан в моей каморке и миску вчерашней чечевичной похлебки. Даже на компанию реб Хаима с его бесконечными нотациями. По крайней мере, у него всегда было тепло».
Первые несколько дней были сущим кошмаром. Моше научился распознавать съедобные коренья и травы, которые росли по берегам реки, – спасибо бабушкиным рассказам о голодных годах, которые он всегда слушал вполуха, считая их древними сказками. Он научился высматривать остатки еды, брошенные рабочими, и проглатывать их быстро, пока никто не видел, подавляя брезгливость и унижение. Пару раз ему даже удалось стащить несколько фиников у зазевавшегося торговца на импровизированном рынке, раскинувшемся у подножия башни, – ловкость рук, отточенная на незаметном перелистывании запретных страниц в библиотеке, неожиданно пригодилась.
Он наблюдал. Это стало его главным занятием и способом выживания. Он смотрел, как живут эти люди, как они работают, как общаются, как делят пищу и кров. Он видел жестокость надсмотрщиков, тупое безразличие одних рабочих к страданиям других, но видел и редкие проблески сочувствия, взаимопомощи, даже грубоватого compañerismo.