Не знаю, почему мою маму все подчиненные на работе звали Мать. Она руководила общепитом в большом подмосковном пансионате: столовые, буфеты, ресторан. Умела построить поваров, официантов и грузчиков, дружила с руководством, поддерживала взаимовыгодные отношения с директорами советских магазинов типа «Океана» – черная и красная икра, качественная рыба, «Березки» – европейская одежда и прочие дефициты. У нас было все, о чем мечтали люди в то время, и я гордилась своей семьей.
С папой они работали как команда: он заведовал развлекательной частью, поэтому был свой человек в Москонцерте и водил знакомства с известными исполнителями классической музыки и советской эстрады, доставал билеты на топовые театральные премьеры. Он фанатично любил музыку и заставлял меня ей углубленно заниматься.
Жили мы с родителями и старшей сестрой в маленьком подмосковном поселке на девять домов, где давали квартиры всему персоналу того же пансионата.
А вот мне музыкантом быть не хотелось. Я не очень-то понимала теорию, а вместо ежедневной пиано-практики (полчаса гаммы, потом этюды, Бах, Моцарт) с удовольствием носилась бы по улице. Когда папа спал, я закидывала в прихожую портфель со слоненком, на котором была надпись: «Пусть помнит каждый гражданин пожарный номер 01!» и смывалась с подружками. Мама шептала: «Он тебя убьет!», а я говорила: «И ладно».
Как-то унылым ноябрьским деньком я приехала на сольфеджио. Полный автобус, коленки не гнутся от холода, люто чешутся ноги (не выношу шерстяное, колготки особенно). «Ну почему я такая несчастная?!» – вертится в голове. Вхожу в класс.
Вся группа уже на месте. Но вижу я только эту, яркую. С голубым бантом в три головы. Платье фирменное. С ремешком! Отец, наверное, из-за границы привез. И пенал у нее – ишь ты, с блестками! Импортный. На столе – угощение на всю группу.