, и поэтому устроил ему трапезу в храме Кали. Но он сказал: «Будет хорошо, если я приму пищу от такой чистой души, как ты». Невзирая на мои упорные возражения, он с удовольствием отведал пищи, которую я приготовил в тот день [28].
После смерти отца моя мать и братья голодали. Однажды мы встретили Аннаду Гуху, и Учитель сказал ему: «У Нарендры умер отец. Его семья бедствует. Будет хорошо, если друзья сейчас помогут ему деньгами». Когда Аннада ушел, я отругал его. Я сказал: «Зачем вы всё это ему рассказали?». После моей отповеди он расплакался и сказал: «Увы! Ради тебя я готов просить подаяния у каждой двери». Он приручил нас своей любовью [29].
Еще до окончания траура [после смерти отца] мне пришлось отправиться на поиски работы. Изголодавшийся и босой, я бродил по разным конторам под палящим полуденным солнцем с заявлением в руках, иногда меня сопровождали один-два близких друга, которые сочувствовали мне в этом бедственном положении. Но везде передо мной закрывались двери. Это первое столкновение с реальностью жизни убедило меня, что бескорыстное сочувствие – редкость в мире: в нем нет места слабым, бедным и обездоленным. Я заметил, что люди, которые еще несколько дней назад гордились бы, что могут меня поддержать, теперь отвернулись, хотя ни в чем не знали нужды. Сталкиваясь с такими вещами, я порой думал, что мир – творение дьявола. Однажды, устав и стерев ноги, я присел в тени памятника Охтерлони [теперь Шахид Минар] на Майдане. В тот день со мной была пара друзей, а, может, я случайно встретил их в том месте. Я отчетливо помню, как один из друзей, чтобы меня утешить, стал петь: «Здесь дует ветер, дыхание Брахмана, и можно ощутить Его милость!» Его слова словно обухом ударили меня по голове. Я вспомнил о бедственном положении своей матери и братьев и воскликнул в горькой тоске и отчаянии: «Может быть, хватит петь? Такие фантазии, наверное, радуют тех, у кого богатые родители, и кто не голодает. Да, раньше и я так думал. Но сегодня, когда я увидел жестокую правду жизни, это кажется мрачной насмешкой».
Друга, должно быть, задели мои слова. Едва ли он мог понять, какое страшное несчастье побудило меня так говорить! Иногда, когда я замечал, что дома на всех не хватает еды, а денег больше нет, я притворялся перед матерью, будто меня пригласили на обед или ужин, и почти не ел. Из чувства собственного достоинства я не мог рассказать об этом другим. Обеспеченные друзья иногда приглашали меня к себе домой или в сад, чтобы я спел им. Мне приходилось соглашаться, когда иначе было нельзя, но мне не хотелось рассказывать им о своих печалях, и они сами не пытались выведать о моих трудностях. Некоторые из них порой спрашивали меня: «Что это ты сегодня такой бледный и слабый?» Лишь один из друзей узнал о моей бедности и время от времени, втайне от меня присылал анонимную помощь моей матери, за что я в большом долгу перед ним.