– Ты пришёл, сказал он, всматриваясь в темноту. – Я надеялся, но не был уверен.
– Я и сам не был уверен, выдохнул я. До последнего.
Он хлопнул по футляру скрипки.
– Тогда поехали. Вперёд. К настоящей жизни.
Но сзади раздался голос, холодный, как лезвие:
– Генри.
Я обернулся. Отец стоял в снегу. Один.
– Стой. Ты никуда не поедешь, – голос его был спокойным, но в нём звенело железо.
Я застыл.
Леопольд шагнул ближе, став рядом.
– Оставьте его, сказал он.
Отец посмотрел на него. Долго. И всё было в этом взгляде: презрение, ярость, и ледяная уверенность.
– Отойди, старик. Это не твоё дело.
– Он не вещь. Он человек. Он имеет право…
– Замолчи, – отрезал отец. – Сын, пойдём.
– Нет, – прошептал я. – Я не вернусь. Я еду с ним.
– Ты едешь никуда, – голос отца стал твёрже. – Этот скиталец тебе голову заморочил. Скрипкой? Мечтами? Я их выбью из тебя.
– Это моя жизнь!
– Ошибаешься. Ты – мой сын. И ты станешь палачом. У тебя нет выбора.
– Есть! – я закричал. Так громко, что даже Леопольд вздрогнул. – Есть! Я не такой, как ты!
Отец шагнул ко мне и схватил за ворот. Я дёрнулся, но он держал крепко.
– Отпусти его! – закричал Леопольд и метнулся вперёд.
– Не вмешивайся, – прошипел отец. – Он сделал свой выбор. А теперь – идёт со мной.
Он потащил меня назад. Я рвался, бил его по рукам, по груди, но он был как скала.
– Генри! – крикнул Леопольд. – Вена! Если когда-нибудь – найди меня!
– Я найду! – успел я крикнуть. – Я найду тебя!
Потом – снег в лицо, дыхание отца в ухо, его рука – железная, будто кандалы. Он тащил меня, как вора. Я плакал. Не от боли – от отчаяния.
Мы не пошли домой. Мы шли к эшафоту.
– Хочешь настоящую жизнь? – прошипел он. – Я тебе её покажу.
На площади уже собралась толпа. Висельный столб. Мужчина с мешком на голове и связанными руками. Камни летели, толпа гудела. Запах крови, дыма и страха впивался в кожу.
– Смотри, – сказал он, прижимая мою голову. – Это твоя сцена. Твоя музыка.
Я отвёл взгляд.
– Смотри, сказал я!
Я зажмурился. Но слышал. Всё слышал.
Когда всё закончилось, он отпустил меня. Я стоял, как пустой сосуд. Скрипка… Леопольд… уехали. Осталась только площадь. И я. Сын палача.
Дома он швырнул мешок на пол.
– Думаешь, я не знал о твоих ночных вылазках? Я знал с самого начала!
Он шагал по комнате, тяжело дыша.
– Думаешь, не слышал, как ты играешь? Я всё слышал. Сын палача, играющий на скрипке… Об этом судачат на каждой ярмарке!