Свами Муктананда
Первое воспоминание есть у каждого. У кого-то оно раннее, как у Бунина, у кого-то позднее. Может быть, есть и такие, кто не отдавал себе в нём отчёта.
Но моё первое воспоминание впечаталось в память навсегда.
Я пыталась рассказывать о нём по-разному, разными словами, но для этой темы нет слов… Слова – лишь бледные тени. А оно, воспоминание, до сих пор живое. Стоит оглянуться на него – и вот, как будто это было вчера: я слышу звуки, ощущаю запахи, вижу картины… Ярко вижу все подробности – оно не меркнет.
Мне четыре или, может быть, пять лет. Скорее, четыре, так как о брате моя память тоже молчит. Значит, его ещё нет: он младше меня на пять лет. Мы с мамой из города Свердловска едем в гости к бабушке Ульяне в деревню Кокшарова.
Поезд приходит на станцию ночью. Меня, сонную, из тепла вагона мама на руках выносит под открытое небо в прохладу летней ночи. Может быть, именно контраст этот и был толчком к остроте восприятия?
Сначала меня ошеломили запахи. Пахнет сразу и землёй, и рельсами, и мазутом, и дымом, и водой в ближайшей канаве, и целым букетом трав и цветов… О, сколько их, наивных и скромных полевых, лесных цветочков, рассыпано по нашей земле, сколько их стыдливо и целомудренно шлёт нам свои послания-запахи… А мы, взрослея, предпочитаем им духи. Моя первая сознательная ночь была божественно благоуханна.
А звуки? Они тоже волнуют. Вот дрогнули колёса поезда, в котором мы приехали, и вскоре их стук замрёт вдали, а оттуда, из дали, куда рванулось сердце, доносится прощальный гудок, оставляя в душе печаль. Так печалит всякая разлука. Погас и красный огонёк на последнем вагоне: поезд скрылся за поворотом.
И в наступившей тишине вмиг ударили миллионы смычков по струнам невидимых скрипок: всё пространство от земли до самого неба заполнилось ликующим звоном. Это цикады, кузнечики, невидимые ночные музыканты исполняют Богу свою симфонию. Лучшего гимна жизни нельзя вообразить.
А ещё приглушенные голоса людей, которые небольшими группами направляются в ту же, что и мы, сторону.
Из темноты выплывают силуэты кустов и потом – деревьев. Немного жутко, в этих местах «пошаливают», я крепче сжимаю мамину руку.
Лесок кончается… Теперь перед нами распахнулось широкое хлебное поле. На ночном горизонте темнеют несколько пятен. Это огромные тополя, а слева – крайнее высокий куст черёмухи возле дома моей бабушки, она живёт на окраине деревни, на Нижней улице.