– Я знаю, что ты не враг, Люк, – сказал он наконец. – Но ты боишься мечтать. А мне больше нечего бояться, кроме того, что всё останется, как есть.
Они снова замолчали. Вдалеке закричала ночная птица. Листья зашевелились от ветерка, словно кто-то невидимый прошёл между деревьев.
– Тогда не мечтай, – тихо сказал Дюпон, отходя в сторону. – Действуй. Только помни: когда ты начнёшь стрелять – назад дороги не будет. И каждый, кого ты убьёшь, будет с тобой. Всю жизнь.
Он не дожидался ответа. Повернулся и ушёл в темноту, оставив Жоэля одного, с мачете, воткнутым в землю, и лунным светом, падающим на его лицо.
Юноша долго стоял, не двигаясь. А потом медленно вытащил мачете и, не произнеся ни слова, начал рубить сухие ветки. Словно готовился к костру, который вскоре придётся зажечь – ради света или ради пепла. Пока он ещё сам не знал.
Утро выдалось странно спокойным. Всё было на своих местах – крики детей, клевета петухов, скрип водяного пресса у соседей, пыль, поднятая ногами женщин с корзинами. Но в этом ритме чувствовалось что-то не то. Не отсутствие звука – такого здесь не бывало, а паузы между звуками. Как будто деревня знала: кто-то уезжает. Как будто само место готовилось к разрыву – молча, по-своему.
На дороге, у дома Макаса, стояли две машины – тот же пыльный джип и сопровождающий внедорожник. Обе уже были проверены, заправлены и загружены. Люк лично обошёл каждую из них ещё до рассвета, надеясь в последней мелочи найти повод остаться подольше.
Сопровождающий Дюпона охранник поправлял крепление ящика с инструментами. Один из ветеранов Легиона, с которым Люк служил в Чаде, сидел в тени капота и пил воду из фляги. Остальные готовились к выезду молча, по-военному точно.
Во дворе стояла вся семья Макаса. В полном составе.
Коумба, с прямой спиной, в своей простой, но всегда чистой тунике. Мари – с платком на голове, в руках у неё был свёрток с провизией: хлеб, сушёные плоды, немного орехов. Жоэль – в рабочей рубашке, стоял в стороне, опершись о забор. Он не приближался. Видимо, ночной разговор с Дюпоном ещё оставался между ними. Серафина – рядом с матерью, но чуть впереди. Она не смотрела прямо, пока не пришлось.
Дюпон шёл медленно, осознавая неизбежность расставания.
– Спасибо, – произнёс он, глядя сперва на Коумбу, затем на Мари. – За ужин. За разговор. За всё.