– Эх, Тюрингия! Тюрингия – это сила! К сожалению, я ни разу не бывал в ваших краях, но слышал, что у вас, чертовски красивые места, – сказал Краузе. Он глубоко вздохнул. –Ты Крис, дурак, что попёрся на фронт. Сидел бы в своем Дессау, и лучше малевал бы рождественские картинки. А по вечерам ходил бы в гасштетт, или синематограф и щупал бы медхен за их аппетитные ягодицы.
– Я доброволец….
– Ну, и дурак, – ответил Краузе. – Черт, бы побрал, эти советы с их морозами и нашего фюрера, который думает, как за наш с тобой счет навалить Сталину огромную кучу! Мы уже второй месяц сидим в этой дыре, вместо того, чтобы идти вперед. Мне надоело! Надоело сидеть в этом каменном мешке в трехстах километрах от русской столицы и ждать, когда большевики доберутся до наших задниц и повесят нас всех за яйца.
– А вы господин обер-фельдфебель, где до войны жили…
– У меня в Гамбурге остались жена и дочь, – угрюмо сказал Краузе. –Хочешь, сынок, я покажу тебе их фотографии? Мне есть чем гордиться.
Он достал из внутреннего кармана портмоне и протянул мне пожелтевшую карточку.
– Ты Петерсен, даже не представить себе не можешь, я в вермахте служу с тридцать девятого года. С того самого дня, как сформировали нашу дивизию. Целых три года, оторванных от цивильной жизни. Целых три года, засунутых в глубокую жопу! Теперь по воле наших генералов, мы должны вместо теплой Франции, сидеть здесь на краю света и ждать, когда «Иваны» заморят нас как крыс.
– Я бы тоже так сделал, – сказал я. – Ведь не большевики пришли к нам, господин обер-фельдфебель, а мы на радость фюреру к ним приперлись.
– Кто будет спрашивать этих дикарей! Скоро Гитлер подбросит нам пару дивизий ваффен СС, и вы молодые, сильные парни пойдете дальше – до самого Урала.
– До Урала? А вы? – спросил я.
– А я останусь здесь! Мне сорок два года, а я уже дряхлый старик с простуженными легкими и отмороженными пальцами. А что будет дальше? Возможно я даже не переживу эту зиму…
После слов сказанных «батарейной мамашей», я словно отключился и уже не слышал того, что говорил мне Краузе. Я заворожено смотрел на его семейную фотографию и думал о своем доме – о том сказочном месте, где мне довелось родиться девятнадцать лет назад. С фотографии обер-фельдфебеля на меня смотрели счастливые лица. В тот самый миг в моей голове возник образ Габриелы.