Конни уже привыкла по несколько дней подряд наблюдать его в непотребном состоянии после запоя. И все же ее тревожило то, как сильно он сдал физически. Красные воспаленные глаза, изможденное лицо, шестидневная щетина на подбородке… Когда Конни спросила, не нужно ли ему чего-нибудь, он уставился на нее так, словно не имел ни малейшего представления, кто она такая.
Конни любила отца, и, при всех его недостатках, они неплохо ладили. Таксидермия считалась неженским занятием, однако Гиффорд – втайне от всех – нарушил традицию и передал дочери свои умения. Не только умение резать и набивать, не только ловкость и проворство рук, но и страстную любовь к своему ремеслу. Веру в то, что в смерти можно найти красоту. В то, что процесс создания чучела – преддверие новой жизни. Неподвластной смерти, совершенной, великолепной, в противовес изменчивому, разлагающемуся миру.
Конни не могла точно вспомнить, когда из пассивной наблюдательницы она превратилась в ученицу Гиффорда, помнила только, что это оказалось для них спасением. Рука Гиффорда утратила твердость. Глаз утратил остроту. Никто не знал, что те немногочисленные заказы, которые им пока еще перепадали, выполняла Конни. И все же дела их пошатнулись. Вкусы изменились, и чучела зверей и птиц, когда-то украшавшие каждую гостиную, в новом столетии вышли из моды.
Однако Конни знала: даже если им больше не удастся продать ни одного чучела, она все равно не бросит любимое ремесло. Она хранила в душе память о каждой птице, прошедшей через ее руки. Все они оставляли на ней свой отпечаток – так же, как она оставляла свою метку на них.
Сквозь открытые окна Конни слышала, как стрекочут галки, обосновавшиеся с недавних пор на тополях в дальнем конце сада. В начале весны они устроились было между дымоходами Блэкторн-хаус. В марте гнездо провалилось прямо в гостиную – клубок веток, волос и коры рухнул в остывший камин, и хлопья сажи осели на мебели. Самое грустное, что там были три крапчатых, уже с наклевками, сине-зеленых яичка и один крошечный птенчик, запутавшийся в обломках веток, с распахнутым клювиком. Горестное карканье галки-матери преследовало их несколько дней подряд.
Конни взглянула на птицу, лежащую на рабочем столе.
Эта галка, не в пример своим живым сородичам, никогда не состарится. Благодаря старанию и мастерству Конни она останется навсегда в одном-единственном ослепительном мгновении. Вечно готовая к полету, будто вот-вот оживет и взмоет в небо.