Папа, которого не было - страница 18

Шрифт
Интервал


Нет, я не стала этого делать.

– Тебе чего, Лазарева? – нахмурилась Крестовицкая. Взгляд её зелёных глаз беспокойно заметались, но она не могла допустить мысли, что грядут перемены.

– Послушай, Крестовицкая, – в тон ей ответила я, – оставь в покое Тасю.

Лицо Юлианы удивлённо вытянулось, рот приоткрылся. Я отстранённо подумала, что сейчас она похожа не на куклу, а на диковинную рыбу. Ещё у меня успела мелькнуть мысль о предстоящем кошмаре, который начнётся для меня.

– Сейчас не поняла… Лазарева, ты температуришь, что ли? – Крестовицкая наконец взяла себя в руки и состроила насмешливую гримасу.

– Больше ты её не тронешь, – отчётливо проговорила я, – не будешь унижать и извинишься.

В классе вдруг повисло безмолвие. Я много читала раньше про разные определения тишины: напряжённой, безмятежной, тревожной, торжественной. Впервые в жизни я отчётливо осознала, что вокруг меня опустилась звенящая тишина. В какой-то момент показалось, что тонко задребезжало у меня в ушах, но нет, это было именно состояние окружающей меня среды.

– Лазарева, куда ты лезешь? Тебе больше всех надо?! – красивое личико Крестовицкой исказилось, обрело безобразные черты, смутно напомнившие демона из фильма ужасов.

Я ожидала гомона голосов её свиты, но все почему-то молчали.

– Крестовицкая, а ну кончай из себя королеву корчить! – внезапно с другого конца класса раздался ломкий мальчишечий голос, от которого непроизвольно вздрогнули и я, и Юлиана, и даже Тася. – Оставь девчонок в покое!

Кричал Ерохин Сашка, который мне всегда нравился: высокий, сильный, с добрым лицом, но тоже предпочитавший «не выступать» и находиться в сторонке. Вновь повисла осязаемая тишина. Потом, за своей спиной я услышала звуки отодвигаемых стульев, шаги. Крестовицкая почему-то молчала и вновь, в который раз за последние несколько минут, преобразилась. Она смотрела мне за спину и на её лице постепенно распускалась улыбка, как мне показалось, презрительная и одновременно жалкая.

Помедлив, я оглянулась. За мной стояла Жанна с очень суровым лицом, Ерохин Сашка и ещё человек пять-шесть мальчиков и девочек, все с такими видом, что меня пробрала дрожь. Юлиану, кажется, тоже.

– Всё, Крестовицкая, хватит. Кончилось твоё правление. – уверенно произнёс Сашка и кивнул на Смирнову: – Давай, извиняйся.