Это называется «без всякого умысла»?
Вся проблема в том, что я ему действительно верю. Ведь это кошмарно на него похоже. Это лишь моя проблема – видеть в его действиях какой-то умысел, а он… он всего лишь мальчишка. Молодой, беспечный, не отягощенный заботами мальчишка! Который подается сиюминутному порыву, потому что… потому что просто захотел! Захотел – покуражился на парковке. Захотел – повеселился на паре. Захотел – оплатил счет. Вот так просто.
– Этого не нужно было делать, – повторяю я твердо и лезу в карман сумки за телефоном. – Я хочу перевести вам деньги… – сообщаю, не глядя на своего собеседника.
– В этом нет никакой необходимости, – он возвращает мне мою же реплику.
Твою мать!
Я нервно бросаю копаться в сумке и наклоняюсь вперед, чтобы мой громкий шепот был слышен только одному человеку.
– Не забывайтесь, Соколовский! Я – ваш преподаватель, а вы – мой студент. Субординацию никто не отменял.
И мне тоже стоит помнить об этом. Всегда и в частности, когда гребанные круги осаждают низ моего живота!
Понятия не имею, чем этого невозможного мальчишку можно смутить. Он по-прежнему смотрит на меня с расслабленной иронией.
– Об этом сложно забыть. Как бы мне того не хотелось… – говорит невозмутимо.
Я… я сейчас не ослышалась? Он сказал «как бы того ему не хотелось», или я опять воспринимаю его слова слишком двусмысленно?
– Называйте номер своего телефона, – говорю ему, зависая над циферблатом.
– Хотите взять у меня телефончик? – спрашивает со смешком Соколовский.
Я делаю глубокий вдох и поднимаю лицо. На его лице дурашливая гримаса.
– Хочу перевести вам деньги. Не хочу быть должной. Уже второй раз, – сообщаю.
– Второй раз? – уточняет он заинтересованно.
– Кажется, я задолжала вам благодарность и извинение за вчерашнюю истерику.
Он лениво откидывается на спинку кресла. Его руки болтаются где-то внизу, уверена, колени широко разведены. Поза максимально расслабленная, но лицо… Соколовский перестает улыбаться, и отсутствие привычной улыбки делает его лицо безупречно мужским. Таким же, как вчера, когда он встряхнул меня во время истерики. Внимательное, вдумчивое, глубокое выражение лица… И взгляд. Взгляд тоже изменился. В нем больше нет веселья и всего того, что делало его несерьезным. Сейчас в нем серьезности столько, что я начинаю ощущать внутренний трепет и робость. Как девчонка…