– Жених! У нас тут в городке почти у каждого есть четвероногий друг, так что скучно ему точно не будет, – ответила восхищённая грацией лабрадора соседка.
– Может, помочь чем-то? – обратилась женщина, приблизительно одного возраста с новоприбывшей четой. – Вещей у вас много – умаешься разбирать. Если хотите, подсоблю: мне на пенсии всё равно делать нечего.
Анна ван ден Брук смутилась: прожившая долгое время в Нидерландах, будучи наполовину голландкой, она не привыкла к бесплатной помощи. На её памяти – специальные службы и услуги уборщиц, труд которых щедро оплачивался. В Европе без приглашения в чужой дом никто не навязывался. Анна вздрогнула, вдруг вспомнив, как её позвала к себе голландская соседка – напоила чаем, угостила небольшим кусочком яблочного пирога со сливками, а потом прислала по What’s app ссылку на приложение tikkie[1] со счётом за угощение. Анна ласково улыбнулась новой соседке, растерянно посмотрев на мужа.
– Благодарим вас сердечно, милые дамы. Сначала посмотрим, что там в доме, да как. Вдруг ремонт потребуется, тогда и вещи вынимать из коробок нет смысла. Сами понимаете, столько лет дом пустовал. Спасибо Матвеичу, присмотрел, да ключ не потерял.
Николай Матвеевич Воропаев, друг детства Ивана, все эти долгие годы оставался на связи и держал чету в курсе событий. Именно он сообщил и о смерти родителей Ивана, он же поддерживал, когда друг, весь почерневший от горя, приезжал на похороны. Николай Матвеевич был из тех мужчин, которых называют коренными. Возраст будто не торопился лишать его силы: плечи по-прежнему широкие, походка уверенная, будто за каждым шагом – десятилетия тяжёлого труда и сдержанной гордости. Он держался прямо, с детства знал цену выправке. Его лицо, резкое, крепко сбитое, как и он сам, отличалось чёткими чертами, крупными скулами, покрылось сетью морщин – не от смеха, а от ветра, солнца и множества слов, так и не сказанных вслух. Выцветшие серо-голубые глаза смотрели цепко, словно проникали вглубь души собеседника, примеряли другого человека на какую-то свою внутреннюю мерку. Николай Матвеевич имел привычку прищуриваться. Под его густыми с проседью бровями скрывался взгляд человека, привыкшего к тишине, к своим мыслям – не всегда добрым. Однако в голосе его слышалось ровное, даже ласковое спокойствие, и лишь иногда проскальзывала металлическая нота – тонкая, как лезвие ножа.