Тут штука была в другом – ребятки пытались помешать мне помереть уже во второй раз.
Если быть честным – они мешали мне помереть все последние два, а то и три года – это точно. С самой этой дерьмовой пандемии. Тогда меня знатно накрыло… Тогда многих накрыло. Двустороннее воспаление легких, миокардит и прочие сопутствующие радости типа дисфункции вегетативной нервной системы. Верите, нет – мои мальчики и девочки тогда собрались всем своим восьмиклашечьим табором под окнами инфекционки и песни пели, которые мы вместе учили на турслете. Например – «Катюшу», а еще – «Группу крови» и другое всякое. Я тогда впервые за неделю с кровати встал и к окну подошел. На морально-волевых. А еще через месяц – выписался. А кто у них экзамены после девятого примет по истории Беларуси? Ивановна, что ли?
Не бывает таких детей? Молодежь нынче пошла с гнильцой? Идите в задницу, это я вам как учитель года Республики Беларусь говорю, педагог с высшей категорией и кандидат исторических наук! Вот они, тут. Мой одиннадцатый «бэ». И сейчас они уже вряд ли мне помешают помереть. Потому что два таких простеньких термина – «постковидный синдром» и «обострение наследственных хронических заболеваний» – иногда обозначают дерьмо, которое разгрести невозможно. Ни на морально-волевых, ни при помощи «ух каких врачей» из РНПЦ. Особенно если это дерьмо называется наследственная невральная амиотрофия Шарко-Мари-Тута в запущенной стадии, с крепкими такими сопутствующими проблемами.
– Ну все, достаточно! – раздался голос медсестры из коридора. – Ребята, вам пора. Пациенту нужен покой!
Какой покой-то? Вечный, что ли? Какие глупости она несет… Но им и вправду было пора.
Ребята уходили один за другим, прощались. Последним ушел Светик.
– Серафимыч, ты им всем там покажи, а? Ты не сдавайся! Ты классно держался, я тебе отвечаю! – сказал он сдавленным голосом и скрипнул зубами.
Это, пожалуй, было уже слишком. Даже для такого прожженного препода, как я. Потому – я сложил пальцы в рокерскую козу, со всей возможной лихостью отсалютовал и подмигнул Шкандратову и быстрее отвернулся: настолько, насколько позволяли трубки, которые торчали у меня изо всех приличных и неприличных мест.
– Соня, пульс! – вдруг раздался встревоженный голос, и вокруг меня забегали медики.
Носились тут со мной как с писаной торбой, если честно. С одной стороны – льстило, мол, ценят. У Новосёлова из девятого «А» мама главврачом нашей райбольницы работала, вот – пристроили в областной центр. Получается, финансового капитала я не нажил, зато социального – выше крыши. Теперь пользуюсь. А с другой стороны – дали бы уже помереть, что ли? Хотя страшно, очень страшно. И обидно, если честно.