Всё началось с простой стажировки. Он учился на третьем курсе, мучился над курсовой о символизме в прозе начала XX века и, спасаясь от скуки, отправил письмо в редакцию – с наброском статьи и идеей съёмки. Его не только позвали на встречу, но и оставили: сначала носить кофе и архивировать номера, затем править короткие заметки, а через год – доверили рубрику. И тексты других. Марк был одним из тех, кто чувствует стиль интуитивно. У него было врождённое чутьё на ритм, на атмосферу, на слово. Он рос с книгами: поэзией, романами, мемуарами, старой публицистикой. Слова стали его убежищем, когда всё остальное рушилось.
В мире, где каждый носит маску, книги становятся самыми честными.
Теперь у него был кабинет с видом на террасу, визитка с тиснением, имя в витиеватом шрифте – и всё же в нём сохранялось то же ощущение временности, что и в студенческие годы. Как будто всё вокруг – взято взаймы. Он знал: всё может исчезнуть в одно утро. Поэтому держался за слова – шлифовал тексты до последней запятой, искал неточности там, где другим казалось идеально. В мире глянца ничто не бывает по-настоящему – и именно эта зыбкость его притягивала.
В особенно шумные дни – когда дизайнеры спорили о нюансах пудрового, а арт-директор швырял папки, потому что обложка «не дышит», – Марк запирался и включал тишину. Он не был частью этой суетной стаи. Делал свою работу безупречно, но оставался холодным, чуть отстранённым – как будто присутствует, но не вовлечён. Иногда вечером он выходил на террасу, закуривал и смотрел вниз, на огни. Вглядывался в город, словно пытаясь разглядеть в его мозаике что-то утерянное. Или кого-то. Он и сам не знал, что именно.
Vellum стал для него домом – не в бытовом смысле, а как укрытие от хаоса. Здесь были правила, сроки, структура. Здесь никто не копался в прошлом. А за дверьми офиса оставалась жизнь, о которой он редко говорил. Он родом из Шеффилда – города с узкими улицами, скупыми пейзажами и вечной серостью. Там он научился молчать. Лондон до сих пор казался слишком шумным, слишком навязчивым. Прошлое Марка было окутано туманом, словно тонким шарфом из дорогой шерсти. Он не скрывался, но и не раскрывался. Молчал – и этого почему-то хватало. Коллеги шутили, звали в бары и на вечеринки, но он всегда отказывался: «Срочная правка», «Нужно доделать». Они привыкли. В мире, где все стремятся выделиться, он был тенью. Но без этой тени многое рассыпалось бы.