Денежная система рухнула. Чеканка «воровских копеек» при Лжедмитрии I, а затем и вовсе исчезновение серебра из обращения привели к тому, что в Новгороде купцы, как в древние времена, меняли воск на соль, а в Москве бояре платили слугам… пуговицами. «Не на что кафтан купить – всё казна забрала», – жаловался ремесленник в челобитной царю Михаилу.
Социальная нестабильность
Общество, словно раскалённый металл, трещало по швам. Дворяне, лишившиеся поместий, сбивались в шайки «шишей» – грабили обозы на смоленской дороге. Крестьяне, доведённые до отчаяния, присоединялись к восстанию Болотникова (1606–1607), чьи отряды под лозунгом «Бей бояр – найдешь рай!» дошли до стен Москвы. Даже казаки, эти «псы войны», разделились: одни целовали крест «царю Дмитрию», другие – королевичу Владиславу, третьи – шведскому принцу Карлу-Филиппу.
Власть теряла сакральность. После убийства Лжедмитрия II в Калуге (1610) и пленения Василия Шуйского поляками страна погрузилась в «безначалие». Семибоярщина, передавшая Кремль польскому гарнизону, стала символом предательства элит. «Кому верить? Все врут, все крадут!» – записал в дневнике купец из Ярославля, чей город стал оплотом Второго ополчения.
Утрата территорий
География горя России расширялась с каждым годом. На западе Речь Посполитая, воспользовавшись хаосом, отторгла Смоленск – «ключ-город» русской обороны. Его мощные стены, которые Сигизмунд III брал 20 месяцев, теперь украшали польские гербы. Шведы, вчерашние союзники, захватили Новгород и блокировали выход к Балтике, требуя признать принца Филиппа царём. Даже на юге, в чернозёмных уездах, ногайские мурзы, почуяв слабину, возобновили набеги, уводя пленников в Крым «татарскими шляхами».
Но страшнее потери земель была утрата веры. Европа, ещё недавно пугавшаяся «московского медведя», теперь презрительно именовала Россию «страной-призраком». Английский посол Джон Мерик докладывал Якову I: «Здесь нет ни закона, ни армии, ни казны – лишь тень царства».
Послесловие к главе
К 1613 году, когда Земский собор избрал Михаила Романова, Россия напоминала тело, истерзанное ранами: обезлюдевшие города, опустевшая казна, армия, вооружённая рогатинами вместо пищалей. Но в этом апокалипсисе уже зрели семена возрождения. Как писал келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын: «Не до конца прогневался Господь – оставил нам зерно надежды в пепле». Этим зерном стал юный царь, чья корона весила тяжелее любой в Европе – ибо ей предстояло поднять целый мир из руин.