Часть 3. Любовь и сервиз на двадцать персон
Её звали Агнеса. Она была дизайнером. Пришла за фарфоровыми кружками в стиле «поздний фламандский постмодерн».
– О боги! – сказала она, увидев Семёна. – Это же слон! В интерьере! Живой!
– Пока да, – мрачно ответил Синицын, подметая черепки блюдца.
Агнеса подошла к Семёну. Он опустил хобот от стыда.
– Ты прекрасен. Ты – живой контраст. Ты – разрушение шаблонов!
– Я… я разрушил уже почти весь второй стеллаж, – пробормотал он.
– И правильно! Надо выбросить это буржуазное фарфоровое наследие! Хочешь быть частью арт-перформанса?
– Хочу… домой, – честно сказал Семён. – Или хотя бы обратно в цирк.
Агнеса загорелась:
– Я устрою выставку! Ты будешь экспонат и художник одновременно! Мы назовём её: «Фарфор против массы»!
Семён согласился. Только потому что устал стоять. И слегка влюбился.
На выставке он сидел посреди зала, а вокруг него лежали битые чашки. Люди подходили, фотографировались, шептали:
– Это так глубоко…
– Это так хрупко…
– Это так… громко чихает.
Часть 4. Слон возвращается домой (с лёгким налётом концептуализма)
Через две недели перформанс закрылся. Газеты написали:
«Гениально: живой слон показывает хрупкость материального мира.»
Агнеса предложила остаться и стать постоянным символом арт-салона.
Но Семён вздохнул:
– Агнеса, ты замечательная, но мне… нужен арбуз. И публика, которая кидает орешки, когда я на тумбе.
– Я понимаю, – кивнула она. – Только пообещай, что ты останешься настоящим. Даже если снова попадёшь в мир фарфора.
– Только если без ценников, – улыбнулся Семён.
Он вернулся в цирк. Там уже скучали без него. Директор при виде Семёна упал в обморок от счастья. Или от аромата разбитого чая, которым пах Семён.
Публика ликовала. Семён выступал, веселился, ел арбузы.
А каждую зиму, когда был отпуск, он ехал к Агнесе – бить сервизы. Но уже по искусству.