Мальцев молчал. То, что показал ему друг, было грандиозно и плохо укладывалось в привычные рамки. Затем всё же спросил:
– И что же – есть какие-то результаты на практике?
– Кое-что есть… – уклончиво ответил Бакланов.
– Например?
– Ну-у… Я смоделировал евангельскую историю и заставил компьютер исследовать, что было бы, если бы слуги царя Ирода обнаружили новорождённого Иисуса и убили его, как и других младенцев. Пошла бы история после этого вкривь и вкось или не пошла?
– И? Пошла?
– Нет! В Назарете обнаружился другой младенец, который берёт на себя роль мессии. Более того, младенца тоже почему-то зовут Иисус, хотя это уже не принципиально. Потому что чем дальше, тем меньше остаётся различий.
– Да был ли вообще Иисус? – хмыкнул Мальцев. – Не легенда ли это?
– Я тоже так подумал, – кивнул Бакланов. – И поэтому разыграл ещё одну сценку, на сей раз более близкую к исторической реальности. Вернее – две, но на один сюжет. Я убил Ленина. В первом случае утопил его во время купания в Волге в возрасте восьми лет, а во втором позволил убить его Фанни Каплан.
– Да ну?
– Да. И в первом случае, как и в истории с Иисусом, ничего не изменилось. В семнадцатом году другой человек встал во главе революции и государства… А вот во втором… Некоторые, весьма серьёзные, изменения поначалу были, но уже к тридцать седьмому году стёрлись и они. И войну Советский Союз выиграл точно так же, после тех же бед в первые месяцы…
– Любопытно… – Мальцев хмыкнул.
– Да. И я сделал из этих опытов вывод, который назвал «анти-бабочка Брэдбери». Ты ведь помнишь: у Рэя Брэдбери люди попали в прошлое, раздавили там случайно бабочку и уже не смогли вернуться в настоящее? Потому что жизнь на Земле пошла другим путём. Маленькое изменение прошлого повлекло за собой всё более крупные отклонения от прежней линии, пока мир не изменился до неузнаваемости. Так вот: я пришёл к выводу, что структура эволюции совсем иная. Она ведёт себя подобно живому организму. И изменение, которое мы вносим в прошлое, – это что-то вроде раны, которая со временем затягивается. Поначалу язва, потом рубец, который постепенно зарастает, оставляя шрам; и шрам этот всё больше и больше рассасывается, пока мы не получаем полностью восстановленную картину.
– Любопытно… – снова пробормотал Мальцев.
– И это уже наталкивает на размышления, что организация материи распространяется не только на пространство, но и на время. Что, в свою очередь, говорит о свободе отдельного человека. Который может оказаться весьма свободным, но роль его в истории, даже при очень резких движениях, практически не изменится!