К восьми вечера Мила переоделась в простое чёрное платье, накинула плащ и направилась в паб на Лубянке. The Old School Pub оказался таким, каким она его помнила: винтажная мебель, неоновые вывески, шумные столики и мягкий полумрак. Девчонки уже были там.
Марина сидела за столиком, рядышком с ней – Вика, с бокалом сангрии, и Наташка, жующая картошку фри.
– Ну наконец-то! – воскликнула Марина, вставая и обнимая Милу. – Мы уже хотели шампанским тебя звать!
– Поздравляю, – улыбнулась Мила, целуя её в щёку.
Подруги обрушили поздравления, смеялись, болтали, громко радовались повышению Марины, поднимали бокалы и строили планы, как использовать ее новую должность на «общее благо». Все трое – Марина, Наташка и Вика – считали себя ведьмами. Кто-то «по духу», кто-то был уверен, что в роду когда-то точно были колдуньи. Мила никогда не спорила с ними: ей не было нужды доказывать, что магия – не из книжек и блогов. Да и зачем? Их ритуалы были безобидны – свечки, травки, лунные ванны. Кажется, в современном мире это называли викканством. Уютная, красивая практика, но Мила не считала её настоящей магией. Скорее – новой религией с элементами театра.
Сила там не текла – не пробивалась сквозь слова и жесты, не отзывалась в глубине тела, не жгла пальцы. Ритуалы были слишком легкими, словно недопеченный хлеб. Но девчонкам нравилось. И иногда Мила всё же присоединялась – бесшумно, почти по-дружески. Привносила в их обряды крошечную долю настоящей магии – ровно столько, чтобы огонь вспыхнул ярче, чтобы заклинание сработало. Тогда глаза у них сияли от восторга, а рты наполнялись восторженным: «Получилось! Вот она – магия!»
Мила лишь улыбалась. Пусть верят. Это было безвредно. И в какой-то степени – красиво.
Девчонки пили коктейли, заказывали бургеры и обсуждали последние сплетни: кто с кем расстался, у кого какая зарплата и какое видео в интернете всех насмешило – то с котом, то с неудачным свиданием.
Мила же заказала бокал сухого вина и ограничилась легкой закуской. Вино – больше из вежливости, чем из желания. Алкоголь давно уже не действовал на нее так, как на других. Не дурманит, не раскрепощает – только оставляет странное послевкусие в теле, как лёгкое похмелье без веселого вечера. Она просто не видела смысла пить, чтобы потом вычеркивать следующий день из жизни.