День начался с письма от домовладельца, приклеенного к двери квартиры: «Оплатите долг до конца недели, или выселение». Мехмет скомкал бумагу и бросил её в угол. Денег не было. Последние сбережения ушли на бутылку раки, которую он выпил в одиночестве, глядя на Босфор. Он мог бы продать что-нибудь – старые эскизы, кисти, даже незаконченный портрет Асли, – но сама мысль об этом резала сердце, как нож.
Он решил выйти. Улицы Стамбула всегда были его убежищем, даже теперь, когда каждый угол напоминал о прошлом. Он шёл по узким переулкам Бейоглу, где когда-то гулял с Асли, слушая её смех, звонкий, как колокольчики на базаре. Теперь здесь было тихо, только шаги прохожих да редкие крики чаек.
Мехмет зашёл в маленькое кафе, где подавали горький турецкий кофе. Он заказал чашку, хотя знал, что это последние монеты в его кармане. За соседним столиком сидела женщина, чьё лицо показалось ему смутно знакомым. Её звали Элиф – он вспомнил её из прошлой жизни, когда ещё выставлял свои картины. Она была искусствоведом, острой на язык и беспощадной к посредственности.
– Мехмет? – её голос вырвал его из мыслей. – Ты ли это? Выглядишь, будто тебя проглотила буря и выплюнула обратно.
Он попытался улыбнуться, но вышло криво.
– Жизнь, Элиф. Она умеет бить.
Она посмотрела на него с любопытством, но без жалости.
– Ты не рисуешь больше, да? Я слышала, ты совсем пропал.
Мехмет пожал плечами. Говорить об этом было больно, как трогать свежую рану.
– Нет красок. Нет огня.
Элиф прищурилась, будто оценивая его, как полотно.
– Огонь не гаснет, Мехмет. Он просто прячется. Найди его, или он сожжёт тебя изнутри.
Она встала, бросив на стол несколько лир, и ушла, оставив за собой аромат жасмина и горьковатый привкус правды. Мехмет допил кофе, чувствуя, как слова Элиф оседают в нём, как угольная пыль.
Вечером он вернулся в мастерскую – тёмную комнату, заваленную холстами и старыми газетами. Он не был здесь месяцы, но сегодня что-то тянуло его сюда. Может, слова Элиф. Может, тяжесть камня в кармане. Он зажёг старую лампу, и её свет выхватил из темноты незаконченный портрет Асли. Её глаза, такие живые на холсте, смотрели на него, как будто спрашивали: «Почему ты остановился?»
Мехмет взял кисть, но пальцы дрожали. Он попробовал смешать краски, но цвета казались мёртвыми, как его мысли. В отчаянии он швырнул кисть на пол и рухнул на стул, закрыв лицо руками.