Записки Черного Повара - страница 15

Шрифт
Интервал



Нынешний же день добавил к душевным терзаниям еще и физические.

С самого утра небеса разверзлись потоками столь обильными, что даже самые отъявленные грешники в нашем пропахшем потом и кровью отряде (а таковых, смею заверить, большинство) взмолились бы о пощаде любому божеству, способному заткнуть эту небесную течь.

Мой новый камзол из тончайшего заморского сукна, чудом восстановленный после того злосчастного падения в болото (о, эта деревенская швея у барона Власа, да пошлют ей боги шелковых ниток и острых игл!), мои белоснежные гамаши и, о ужас, драгоценное жабо из брабантских кружев – все это превратилось в жалкое, мокрое подобие одежды! Боюсь, на сей раз ущерб непоправим. Сердце мое обливается слезами, столь же горькими, как капли этого нескончаемого дождя.


Впрочем, о нашем поваре, Брюкве.

Когда сей индивид впервые предстал перед нами, я, признаться, испытал легкий шок. Гора мышц, взгляд, не обремененный излишней мыслью, и лексикон, состоящий преимущественно из междометий и фразы «я в нее ем» (произносимой, впрочем, с обезоруживающей искренностью). Первое впечатление – типичный представитель пушечного мяса, коих в нашем отряде, увы, большинство.


Однако, должен отдать ему должное, в бою этот мужлан не так уж и плох. Машет своим неподъемным дрыном (ибо мечом сие орудие назвать язык не поворачивается) с какой-то первобытной яростью и, что удивительно, эффективностью.


Но истинное изумление постигло меня, когда он впервые взялся за готовку. Из отбросов, гнили и чего-то, что даже Сглаз побрезговал бы назвать едой, он умудрялся сотворить нечто… съедобное. Порой даже, о чудо, вкусное! И вот тут-то и кроется главная загадка. Когда этот мужлан пишет о своих кулинарных экзерсисах, слог его преображается! Пропадают «хрены» и «жопы», появляются структура, логика, даже некая техническая точность! Будто в его массивную черепушку на время вселяется дух какого-нибудь придворного месье Ля Труфеля! Я склонен полагать, что сей феномен объясняется суровой муштрой. Несомненно, он где-то учился поварскому искусству, и за каждую грамматическую ошибку в описании приготовления какой-нибудь «Похлебки а-ля Помойная Яма» его нещадно били по рукам линейкой. Иначе как объяснить сей контраст? Хотя, как он, с его-то внешностью и манерами, вообще мог попасть на обучение к приличному Мастеру – ума не приложу.