– Как глупо с моей стороны, совсем запамятовал. Где подписать, покажите… А, вот здесь. Вы, конечно же, оформили все как надо, доктор Уитби.
– Да-да. Должным образом.
Похоже, никто, кроме Эббершоу, который в эту минуту отчаянно притворялся самодовольным простофилей, не заметил, в каком ужасном нервном напряжении пребывал Уитби. Он весь дрожал и не мог обуздать голос. Эббершоу оставил размашистую подпись на свидетельстве и вернул ручку. Когда он уходил, за его спиной отчетливо раздался вздох облегчения.
На пороге Джордж обернулся:
– Беднягу Петри, верно, уже известили? Надеюсь, он не убит горем. Жаль его.
– Конечно же, мистеру Петри уже обо всем известно, – сухо сказал доктор Уитби. – Он сокрушен, что вполне естественно, но все же для него, как и для всех нас, это вряд ли стало неожиданностью. И потом, они не кровная родня, полковник стал Уайетту дядей лишь благодаря женитьбе на его тетушке, это было уже после войны.
– А все-таки, – Эббершоу уже принял свой обычный суетливый вид, – это ужасные новости и большое горе, да, большое горе. Спокойной ночи, джентльмены.
Он вышел из мрачного помещения и затворил за собой дверь. В коридоре его лицо тотчас переменилось: суетливый, напыщенный вид, который он на себя напускал, слетел с него, обнажив настороженную целеустремленность. Пока еще он многого не понимал, но в одном был совершенно уверен: полковник Гордон Кумб умер вовсе не от сердечного приступа.
Эббершоу тихо пробирался по коридору к комнате Уайетта. Найти ее было несложно: не далее как этим утром хозяин дома ему сам ее показал.
Не обнаружив под дверью полоски света, Джордж мгновение поколебался, не решаясь побеспокоить Уайетта, но все-таки постучал.
Ему не ответили. Выждав немного, он постучал вновь. Когда же ему снова не ответили, Эббершоу, подчинившись внезапному порыву, нажал на дверную ручку и вошел внутрь.
Он оказался в длинной узкой комнате. Высокое окно выходило на балкон. Темноту в комнате разбавляло лишь струившееся через стекло слабое сияние только что взошедшей луны.
Уайетта он увидел сразу. Тот в халате стоял у окна, упираясь в раму руками.
Эббершоу окликнул его, но тот отозвался не сразу. Уайетт резко повернулся – лунный свет на миг озарил его лицо и длинные тонкие руки – и подошел к другу.
Но настроение Эббершоу уже изменилось: он не чувствовал в себе прежней решимости. План уже не казался ему таким хорошим.