Мегги промолчала.
– Нет сомнений в том, что полковник намеревался обмануть банду, – сказал Эббершоу. – План был написан на тончайшей бумаге мелким, очень изящным почерком, и, чтобы разобрать слова, потребовалась бы лупа. Там был шифр – я такого прежде не встречал, – и только крошечные чертежи указывали на то, чем на самом деле были эти документы. Листки были зашиты в подкладку бумажника, который Долиш не узнал, когда я его показал. О, какой же я был дурак, что уничтожил их!
Сожаление в голосе Эббершоу было таким явным, что Мегги не знала, что сказать. Она придвинулась к нему поближе, будто желала сгладить смущение, которое мог вызвать ее следующий вопрос:
– Зачем же ты это сделал?
Эббершоу, немного помолчав, глубоко вздохнул.
– Просто я был спятившим, запутавшимся, неравнодушным идиотом, – сказал он, – а опаснее такого сочетания не сыскать. Отчасти я действовал импульсивно, но в то же время действительно считал, будто так будет лучше. Я даже не догадывался, с кем мы имеем дело. Во-первых, я думал, что, если уничтожу бумаги, по крайней мере смогу предотвратить преступление; видите ли, у меня не было ни времени, ни возможности расшифровать документы и сообщить о них в Скотленд-Ярд. Я даже не знал, что за банк собирались ограбить, и банк ли это вообще. Я знал, что наши противники очень жестоки, так как один человек уже был убит, предположительно из-за бумаг, но не представлял, что они решатся удерживать и пытать стольких людей. – Джордж покачал головой. – Тогда я не сознавал, что имел место какой-то обман, и считал само собой разумеющимся, что бандиты вмиг узнают бумажник. В нашем тогдашнем положении было разумно предположить, что я не смогу противостоять целой банде, и было десять шансов к одному, что они возвратят свои бумаги и провернут ограбление по плану и я ничем не сумею им помешать. Поэтому, действуя исключительно под влиянием момента, я сунул бумаги в камин и сжег их. Это было как раз перед тем, как я спустился к тебе в сад. Долиш мне не поверит, но если поверит, то, скорее всего, захочет отомстить всем нам. Мы и в самом деле угодили в очень неприятную ситуацию. Даже если мы с тобой выберемся отсюда, нам не покинуть дом, а этот немец способен на все. О, моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы тебя здесь не было. – Последние слова вырвались у него в агонии самобичевания.