Михаил вытер руки о брюки, оставив белые следы мела, и кивнул на скамейку у школы.
– Сядь. Расскажи.
Анна села, чувствуя, как деревянная скамья скрипит под её весом. Она рассказала всё: про дверь за печью, про 2025-й, про ржавые осколки бутылки, про пень, который был когда-то дубом. Она говорила быстро, запинаясь, как будто боялась, что слова исчезнут, если она замедлится. Михаил слушал молча, глядя куда-то мимо неё, на поле за школой, где колосилась рожь. Когда она закончила, он долго не отвечал. Только пальцы его теребили край рубашки, выдавая нервозность.
– Ты веришь мне? – спросила Анна, и голос её сорвался. Она сама не знала, зачем спрашивает. Ей нужно было, чтобы хоть кто-то сказал, что она не сошла с ума.
– Верю, – сказал Михаил наконец. – Но лучше бы ты этого не видела.
– Почему? – Она наклонилась ближе, чувствуя, как сердце колотится. – Что здесь происходит, Михаил? Что это за место?
Он посмотрел на неё, и в его глазах была такая тьма, что Анна невольно отшатнулась. Он открыл рот, но вместо ответа сказал:
– У меня есть дочь. Лида. Ей пять. Она… она всё, что у меня есть.
Анна замерла. Лида. Старуха Лида из 2025-го, единственная выжившая в Глухово, сгорбленная, с глазами, полными боли. Анна вспомнила её дом – покосившийся, с треснувшими стёклами, где пахло сыростью и одиночеством. Она не думала, просто сказала:
– Лида… Она доживёт до старости. Но будет одна. В нищете. В деревне, где никого не останется.
Михаил вздрогнул, как будто она ударила его. Лицо его побелело, а затем покраснело, и он с такой силой ударил кулаком по скамье, что та треснула.
– Не смей! – рявкнул он. – Не смей говорить о ней так!
Анна отшатнулась, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Она хотела извиниться, объяснить, но слова застряли. Михаил встал, тяжело дыша, и ушёл, не сказав больше ни слова. Анна осталась сидеть, глядя на треснувшую скамью. Её пальцы дрожали, и она не знала, от страха или от чего-то другого. Она встала и пошла обратно к дому, чувствуя, как взгляды детей следуют за ней, как тени.
Когда Анна вернулась в 2025-й, она не сразу поняла, что что-то изменилось. Она очнулась в той же комнате, у печи, с лампой в руке. Дверь за печью была на месте, но теперь она была заперта, и ключ исчез. Анна бросилась к окну, ожидая увидеть мёртвую деревню, но её взгляд зацепился за стену. Ту самую, что стояла за скамьей в 1965-м. Теперь она была проломлена, как будто по ней ударили кувалдой. Сквозь дыру виднелась улица, засыпанная пылью и мусором. Анна подошла ближе, провела пальцами по рваным краям кирпича. Удар был свежим – не старым, не заросшим мхом. Он был здесь и сейчас.