«Это твоя выходная премия, Хендерсон. За годы безупречной службы чужой скуке. Можешь купить себе новое кресло. Или веревку и мыло. Выбор за тобой».
Его лицо приобрело цвет того самого неба над Кливлендом. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.
«Но… но так нельзя! – наконец пролепетал он. – Есть процедура!»
«Процедура? – я усмехнулся. – Процедура – это для тех, у кого нет пятидесяти миллионов долларов, Хендерсон. А у меня они есть. Так что моя процедура – это делать все, что, черт возьми, мне заблагорассудится. Брендан! – рявкнул я. Брендан подпрыгнул, его глаза стали размером с блюдца. – Подойди сюда».
Он подполз, оставляя за собой влажный след из страха.
«Твои рукопожатия, Брендан, – сказал я задушевно, глядя ему в глаза, – это оскорбление человеческого достоинства. Но сегодня твой счастливый день. Я покупаю твое последнее рукопожатие. Вот, – я швырнул ему еще одну стодолларовую купюру. – Пожми мне руку и исчезни. Чтобы я тебя больше никогда не видел».
Он судорожно сглотнул, схватил купюру, его рука метнулась к моей, как испуганная ящерица, коснулась на долю секунды – влажная, холодная – и он пулей вылетел из кабинета.
Остальные сидели, вжавшись в стулья, боясь дышать. Я обвел их взглядом. Взглядом энтомолога, разглядывающего коллекцию особо скучных насекомых.
«Всем спасибо, все свободны. Карнавал окончен. Точнее, мой личный карнавал только начинается».
Я встал, оставив деньги на столе Хендерсона. На выходе из офиса я бросил свой пропуск в мусорную корзину с такой силой, будто заколачивал последний гвоздь в крышку гроба своей прошлой жизни. Свобода пахла не фиалками. Она пахла дорогим кашемиром, страхом в глазах бывших коллег и едва уловимым ароматом горящей пластмассы – так, должно быть, плавились их никчемные карьерные планы.
Первые дни после – это калейдоскоп. Деньги текли сквозь пальцы не потому, что я их тратил бездумно. Нет, инженер во мне требовал системы даже в хаосе. Я начал скупать то, что раньше казалось немыслимым. Не вещи. Вещи – это для плебса. Я скупал влияние. Закрытые двери. Молчание.
Нужен был лучший юрист в городе, чтобы уладить формальности с выигрышем и создать пару-тройку хитроумных фондов? Звонок. «Мистер Коулман, для вас – любые условия». Сумма с шестью нулями, переведенная на нужный счет, делала людей удивительно сговорчивыми. Их принципы становились гибкими, как позвоночник гимнастки.