– Конечно, моя дорогая Нигма, моё милое, но такое надоедливое наказание, – произнёс он резче, и его до этого беззаботный смех, словно внезапно запнувшись, застрял у него в горле. Он, помрачнев, с трудом поднялся с дивана, и в его взгляде вспыхнула злоба. – Конечно, я усердно отправлял письма в твой нелепый, проклятый смертный мир, исключительно для того, чтобы сейчас вдоволь посмеяться над тобой.
Иварт, словно уязвлённый в самое сердце, резко вскинул брови, и его напускная беззаботность и мнимый полный контроль над эмоциями отныне нелепо противоречили его напряжённому голосу и язвительным словам, как острая коса, с глухим, гремящим звуком внезапно ударившаяся о грубый камень. Он с силой сжал челюсть, стараясь сдержать гнев. – По всей видимости, смеяться в этой ситуации должна ты, – выплюнул он слова, словно яд.
За ощутимым ядом в его голосе, за этой плотной маской напускной иронии и истинной королевской непринуждённости вдруг открылось нечто большее, скрытое от посторонних глаз. Нигме вдруг отчаянно захотелось сорвать эту искусно надетую маску с его красивого лица, оголив его истинную сущность.
– И что же ты мне так усердно писал всё это время? – небрежно спросила она, возвращая ему всю притворную сладость и лицемерие, словно пробуя на вкус самые приторные альентарские плоды. В голове, словно навязчивая мелодия, шумело море, и её вновь, словно тяжёлый груз, начала давить океанская глубина, под которой она когда-то едва не погибла.
Иварт, словно сорвавшись с цепи, стремительно приблизился к ней. Безрассудно и совершенно необдуманно. Его верная сенешаль, Нигма Дуате – его теневой помощник и бывший и будущий кукловод, чьи искусно сплетённые нити так опрометчиво разорвались, на самом деле, не моргнув глазом, может без колебаний вонзить ему острый нож прямо в бок, одним движением оборвав его бессмертную жизнь.
– Ты ведь совершенно не догадываешься, правда? – тихо спросил он, и его тонкие пальцы, словно невзначай, нежно коснулись сжатого до побелевших костяшек кулака Нигмы. Он, нависая над ней, склонился ещё ниже, вызывая у неё приступ неконтролируемого бешенства своим превосходством в росте, словно унижая её.
Но на долю секунды, словно сквозь туман, она вдруг заметила в глубине его чёрных, бездонных глаз какую-то внезапную уязвимость, способную ранить её, словно двустороннее лезвие, и тут же отпрянула. Неужели это была тоска? Её сердце, словно схваченное ледяной рукой, болезненно сжалось.