Клементина сидела неподвижно, глядя в окно. За деревьями мелькнула блестящая полоса воды – отражение озера в слабом свете луны.
– Интересно, ты когда-нибудь замечал, что чем дальше от гор, тем слаще воздух? – вдруг произнесла она, будто обращаясь к самой себе.
Томас бросил на жену короткий взгляд.
– Слаще? – переспросил он, словно уточняя, правильно ли понял. – Мне кажется, он просто более холодный и влажный.
Клементина, обернувшись к нему, выдержала паузу, прежде чем ответить:
– Ты реалист и не обращаешь внимания на такие вещи.
Ее взгляд снова утонул в стекле.
– Когда я была маленькой, мы с отцом, если у него не было особо важных встреч по работе, почти каждые выходные проводили здесь. Помню, как он будил меня ни свет ни заря и тащил на рыбалку, будто я была парнем и мне это должно было быть интересно.
Она чуть улыбнулась.
– Но там, посреди озера, среди этой тихой, зеркальной глади, я находила умиротворение.
Слегка качнула головой.
– Отец тогда любил цитировать Хемингуэя… по-своему: «Вода, – говорил он, – как женщина, которая дарит великие милости или отказывает в них. А если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки – что поделаешь, такова уж ее природа»[5]. И эти его слова уносили меня куда-то далеко. В мир, наполненный волшебством и магией.
Томас ничего не ответил. Он знал, что Клементина редко рассказывала о своем детстве, и ее голос, едва слышный в машине, наполненный личными воспоминаниями, казался чем-то сокровенным – словно ее внутренний мир на мгновение приоткрылся, дрогнул и мог закрыться в любую секунду.
Мужчина задумался, его взгляд скользнул по стволам осин за окном. Дорога резко повернула, и в этот момент свет фар выхватил что-то крупное прямо посреди трассы.
– Черт! – выдохнул он и резко крутанул руль.
Машину повело, визг шин пронзил тишину, гравий хрустнул под колесами. Она остановилась, едва не слетев в кювет.
Перед ними, неестественно вытянув ноги, лежал олень. Его рога поблескивали в свете луны, словно отполированная слоновая кость.
Клементина в оцепенении смотрела на тушу.
– Ты в порядке? – выдохнул Томас, оборачиваясь к жене.
– Да. Только почему-то стало холодно, – ответила она и обхватила себя руками, будто пытаясь согреться.
Томас кивнул и, открыв бардачок, вытащил фонарик. Он вышел из машины и направил луч света на оленя. Его шкура была исполосована когтями или зубами.