– А теперь кровь мою пригуби, вволю пей. С людьми только меру знать надо, а вампира выпить досуха нельзя.
Продолжаю двигаться и целую в тонкую шейку, чувствую, как во рту вырастает пара клыков. Прижимаюсь к смуглой коже и чувствую под губами живое биение сердца. При лёгком нажатии в рот брызжет густой поток, наполняющей меня силой. Змейка почти сразу начинает страстно стонать и вздрагивать. Останавливаюсь не скоро, смотрю, как затягиваются ранки на её шейке. Побледневшая, улыбается. Сгребаю в охапку и держу на руках, как ребёнка.
– Пойдём со мной.
– Нет, я здесь останусь, возле Любавы. Нет у меня сил по миру бродить да и оставлять её невмочь. Коли возвернешься в эти места, может, и свидимся.
– Хочешь, я с тобой останусь?
Качает головой.
– У тебя свой путь. Ты воин.
– Так будь со мною тогда. Что за польза мёртвым, коли ты здесь останешься? Они в вирии давно. Говоришь, сил нет – на край света на руках понесу.
Тонкая рука гладит мою щеку.
– Нет. Не проси, будь добр. Разные пути у нас.
Встретив так рассвет, мы одеваемся и выходим к пепелищу.
– Эдгар! – Крик долетает с дороги, ведущей к деревне.
Ратмир, шатаясь, бредёт один к озеру.
– Чего надо? – Ступаю навстречу ему, заслонив маленькую хрупкую Змейку.
– Дело до конца не довёл. Убей меня, отпусти вслед за ней. – Молит.
– Обойдёшься. Живи и помни, что сотворил. – Оборачиваюсь к девушке. – Иди, милая. Нечего тут смотреть.
Она кивает и отворачивается, идёт в сторону леса. Лишь когда девичья фигурка совсем растворяется среди деревьев, снова гляжу на Ратмира. Он стоит на коленях перед чёрным кругом.
– Она тебя спасла ценой своей жизни. Отомсти за неё, ты же воин. Убей меня!
– Тебе и жизнь класть не надо было. Слова было бы довольно. Ты своё слово сказал. И я своё тебе сказал. Живи с этой мукой до скону теперь. – Отворачиваюсь и иду по дороге прочь.
На поле, где пересёкся мой путь сначала со степными всадниками, а потом и с Любавой со Змейкою, останавливаюсь. Большинство трупов изъедено волками и лисами. Нахожу место, на котором лежал бездыханным, ловлю себя на мысли, что моя участь от Ратмировой не так уж и отличается – до конца своего сожалеть о том, что не спас ту, что меня спасла. Вот только когда быть тому концу и чья участь на самом деле хуже? И другую, совсем слабую и хрупкую, уговорить с собой уйти не смог – не решилась она вновь на людские глаза показываться.