Капитан не доверял даже экипажу. Многие были наняты в спешке – случайные люди, чьи неуверенные шаги и неловкие движения на палубе выдавали отсутствие опыта. В других обстоятельствах он бы отказался брать их в море, но ситуация не оставляла выбора.
На первом общем сборе он посмотрел на команду и тихо, но твёрдо сказал:
– Это судно не готово к такому плаванию, и вы это знаете. Но раз мы выходим, каждый из вас отвечает не только за свою жизнь, но и за жизни товарищей. Ошибок быть не должно. Море их не прощает.
Слова прозвучали мрачно, как предзнаменование. Когда корабль, грохоча и кренясь, покинул порт, Виктор Сергеевич стоял на мостике, молча провожая взглядом уходящие берега. В его сердце поселилось тяжёлое предчувствие, которое не мог отогнать. Он знал, что идёт против своей воли, и чувствовал, что этот рейс станет самым трудным в его жизни.
Машинное отделение гремело, как старый паровоз, а ледяной ветер резал лицо, будто сама природа предупреждала об опасности. Первые дни прошли спокойно. Кертис и его учёные обосновались в научном отсеке на третьей палубе, притащив громоздкие ящики с аппаратурой. Они почти не покидали отсека, обсуждая что-то на своём языке, устанавливая приборы и сверяясь с картами. Экипаж шептался: учёные не походили на типичных исследователей – слишком хорошо одетые, слишком молчаливые.
На четвёртую ночь один из механиков, поднявшись на палубу проветриться, заметил странное: вдали, у линии горизонта, вспыхивал свет, похожий на бледное северное сияние, но слишком ритмичный, словно двигался по заданной траектории. Он рассказал об этом дежурному боцману, но тот отмахнулся, пробормотав, что это привиделось.
Однако через несколько часов датчик, установленный Кертисом на носу судна, зафиксировал мощный всплеск магнитного поля, от которого приборы начали сбоить. Радар мигнул, показав неясный объект вдали, но тут же сбросил сигнал. Кертис и его люди тут же потребовали изменить курс, утверждая, что это и есть их цель.